Двойня для Цербера

Меня трясет от еще одной неожиданной новости. Если у него не будет денег, то с Цербером можно будет справиться.

— Как ты, Ася? Как дела у малыша? — спрашивает Рафа необычайно теплым голосом.

Из зеркала заднего вида на меня опять взирают собачьи глаза.

— Это нормально, — отвечаю безучастно, передернувшись от слова «малыш».

— Он не обижает тебя? — внезапно спрашивает Рафа срывающимся голосом.

Его руки крепко, до белых костяшек, сжимают руль. Теперь он мой защитник. Я растекаюсь по спинке, облокотившись затылком о подлокотник. Рафа — единственный человек, с которым мне хоть как-то спокойно.

— Нет, во мне же его гадость, — морщусь я, стараясь не думать о том, что прямо сейчас во мне растет пара монстров.

— Ты полюбишь ребенка, — уверенно обещает Рафа. — Он же и твой тоже.

Я вскипаю. Что он, вообще, понимает? Это не в его животе растет паразит.

— Твоя жена когда-либо была беременна? — давлю я в ответ, не позволяя топтаться на моих мозолях.

Да, я теперь такая. Жалю в ответ тех, кто так же слаб, как и я.

— Да, — голос его глухой и какой-то замогильный.

— И что стало с ребенком? — не унимаюсь я.

Молчит. Смотрит на меня через зеркало и беззвучно шевелит губами. На смуглом лбу проступили крупные капли пота, а зрачки расширились от боли, которая разрывает его изнутри.

— Нам пришлось выбирать, — Рафа сбавляет ход, чтобы мы ни во что не врезались. — Либо сохранить беременность, либо начать химию. Ребенок бы убил ее еще быстрее. Я уговорил сделать аборт.

Мне горько. Даже у смертельно больной женщины был выбор. А у меня нет.

Рафа резко бьет по тормозам, и я влетаю грудью в спинку переднего сиденья. Нам наперерез неожиданно свернул черный микроавтобус и встал, перегородив путь. Рафа сигналит, требуя освободить дорогу, но ничего не происходит.

По моей спине пробегает противный холодок. Я инстинктивно забиваюсь в угол и почти перестаю дышать.

Я смотрю на черную громадину, ожидая как минимум взрыва. Двери медленно разъезжаются, и раскачивая микроавтобус, на дорогу выскакивает десяток громил.

Все они огромные и в чем-то типа брони, а лица скрыты черными балаклавами.

Рафа оборачивается ко мне и что-то говорит. Я не слышу — в ушах оглушающе стучит собственный пульс.

Он наклоняет спинку водительского сиденья и тянется ко мне, но останавливается, увидев дуло автомата, просунутое в приоткрытое окно со стороны водителя.

Я смотрю на черный кусок смертоносного металла. Не молюсь. Не пытаюсь защитить голову или тем более живот. Я просто жду, прижав трясущиеся руки к коленям.

— Выходите оба, иначе расстреляем машину, — басит захватчик, постучав костяшками пальцев по стеклу.

— Со мной делайте, что хотите, только девушку не трогайте, — спокойно и уверенно говорит Рафа. Это не просьба, а его требование.

—Я сказал, вышли оба, — повторяет отморозок в балаклаве, проигнорировав слова моего защитника.

— Агния, все хорошо, — обращается ко мне Рафа, не оборачиваясь. — Нужно выйти. Сначала я, потом — ты. Они тебя не тронут.

Я тянусь к нему, чтобы схватить за рукав и заставить остаться, но Рафа уже снаружи и закладывает руки за голову.

Немыми пальцами я отщелкиваю замок и тоже покидаю мнимую безопасность салона. Встаю рядом с Рафой, понимая, что они обступили нас со всех сторон и готовы открыть огонь на поражение. Мне не страшно умереть, но я боюсь, что головорезы начнут нас пытать.

Один из захватчиков подходит ко мне тяжелой поступью и хватает за плечо.

— Пошла в машину, — толкает меня к автобусу, зияющему черным провалом салона.

— Не смей ее трогать, — орет Рафа и бросается на человека с автоматом.

Другой отморозок размахивается и бьет его прикладом по голове.

Рафа безвольной куклой падает на асфальт лицом вниз. На его бритом затылке расплывается кровавое пятно. Я вскрикиваю и закрываю рот руками.

Теперь я одна. Я пытаюсь помочь: порываюсь встать на колени и прощупать пульс, но чужие пальцы больно сжимают плечо.

— Не трогайте, — кричу я срывающимся голосом. — Не убивайте его! Я пойду сама. Не буду сопротивляться.

— Ты и так не будешь, — усмехается в ткань, закрывающую нос и рот, басовитый амбал и дает своим головорезам знак.

Двое бандитов хватают меня за руки и, как игрушку приподняв над землей, тащат к автобусу. Я кручу головой, чтобы хоть последний раз увидеть Рафу. Наконец мне это удается. Он кажется не человеком, а какой-то бесформенной кучей, валяющейся на дороге.

Меня запихивают в темный салон, в котором воняет концентрированным потом, сигаретным дымом и чем-то металлическим. Конвоиры сажают меня на сиденье и зажимают с двух сторон своими плечищами так, что я не могу лишний раз пошевелиться.

Я вглядываюсь в то, что меня окружает до боли в глазах, но в салоне очень темно, окна зашторены плотной тканью, а их лица скрыты почти полностью, и поблескивают только белки глаз.

Единственное, что я знаю наверняка, — мы быстро куда-то едем. Меня то и дело подбрасывает на ухабах. И еще я знаю, что меня везут подальше от города, чтобы убить за темные делишки Цербера. И, наверное, я не отделаюсь так легко и безболезненно, как его родители.