Читаем Двойничество полностью

К "карнавальным парам" в определенной степени можно отнести и Фауста с Мефистофелем Гете. Здесь внутри пары парадоксально распределяются функции блага и зла, при этом комическое оказывается закрепленным за злом. Пара Фауст - Мефистофель воспринимается сегодня как некий "вторичный архетип", традиционный "вечный образ", воплощающий дуализм добра и зла.[44] На фоне предшествующей литературы здесь наблюдается некоторое "спрямление" сложных отношений смехового и серьезного. Смеховое как бы утрачивает свою созидательную силу, превращаясь в провокативный импульс. Фауст серьезен, и эта серьезность усиливается к концу второй части. Показательно, что и проделки Мефистофеля постепенно утрачивают амбивалентный характер, и в финале этот персонаж выступает только как дух зла. Карнавальные пары чаще актуализируются в литературе переломных эпох, в периоды социальных и духовных кризисов. В "спокойное" время они существуют в рудиментарном, ослабленном виде, проявляясь в виде персонажного дуэта господин-слуга.

Такова, например пара Петруша Гринев - Савельич из "Капитанской дочки" Пушкина. Начинающий служебную карьеру дворянский недоросль часто оказывается в комических или трагикомических ситуациях ( проигрыш Зурину, история с тулупчиком, дуэль, сцена казни). Савельич тоже наделен качествами комического наставника. Можно привести, например, его "счет" пугачевцам, воспроизводящий стиль демократической сатиры 17 века ( "Опись приданому"). Этой знакомой бунтовщикам традицией можно объяснить реакцию Пугачева на список разграбленных вещей. Приведем полностью эту имплицитно ( в плане литературной традиции) комическую сцену:

" В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачеву и подает ему лист бумаги. Я не мог придумать, что из этого выйдет.

<...> Обер-секретарь громогласно стал по складам читать следующее:

" Два халата, миткалевый и шелковый полосатый, на шесть рублей".

- Что это значит? - сказал, нахмурясь, Пугачев.

- Прикажи читать далее, - отвечал спокойно Савельич.

Обер-секретарь продолжал:

" Мундир из тонкого зеленого сукна на семь рублей.

Штаны белые суконные на пять рублей.

Двенадцать рубах полотняных голландских с манжетами на десять рублей.

Погребец с чайною посудою на два рубля с полтиною..."

- Что за вранье? - прервал Пугачев. - Какое мне дело до погребцов и до штанов с манжетами?

Савельич крякнул и стал объясняться.

- Это, батюшка, изволишь видеть, реестр барскому добру, раскраденному злодеями...

- Какими злодеями? - спросил грозно Пугачев.

- Виноват: обмолвился, - отвечал Савельич. - Злодеи не злодеи, а твои ребята таки пошарили да порастаскали. Не гневись: конь о четырех ногах да спотыкается. Прикажи уж дочитать.

- Дочитывай, - сказал Пугачев. Секретарь продолжал: " Одеяло ситцевое, другое тафтяное на хлопчатой бумаге - четыре рубля.Шуба лисья, крытая алым ратином, 40 рублей. Еще заячий тулупчик, пожалованный твоей милости на постоялом дворе, 15 рублей"[45]

В этом реестре и детали, и ритм, и контекст вызывают ассоциации с сатирическими "Росписями о приданом", которые возникли в 17 веке и достаточно активно функционировали в низовой литературе 18 века. Для сравнения приведем отрывок из "Росписи приданого жениху лукавому":

" Из платья:

...Чепчик с брыжами да карнет с ушами...

Тулуп с борами да юпка с рукавами...

Подколной зеленый тулуп да жениху горшок на пуп...

Балахон браной из материи поганой, весь изодранной.

На ноги столярные чулки да штукотурные башмаки...

Душегрейка с ушами оторочена вшами..."[46]

Дуэт Савельича и Петруши Гринева через много лет "откликнулся" в последней чеховской комедии. Пара Гаев - Фирс тоже представляет собой комический симбиоз барина, недотепы, вечного недоросля, не умеющего даже самостоятельно одеться, и хлопотливого старого слуги, не разбирающегося в современной жизни. При этом Фирс выполняет свои обязанности с почти сакральной серьезностью, которая в комическом контексте "Вишневого сада" воспринимается как буффонада. Когда Фирс остается один в заколачиваемом доме, его хозяин перестает быть барином. Разрушена не только традиционная пара, отошел в прошлое прежний уклад жизни, гармония патриархальных отношений.

Среди пар "господин-слуга" особое место занимает неразлучный тандем Обломов - Захар. Оба неразрывно связаны с одним утопическим пространством - Обломовкой, на каждом в равной мере лежит ее печать. Пара символизирует ущербность национально- патриархальной утопии, в которой, как в архаическом празднике, иллюзорно решаются проблемы гармонии и счастья. Обломовский мир сталкивается с жесткостью современной цивилизации и противостоит ей. Оба двойника не могут найти себе места в этом мире и, неразлучные, фактически гибнут вместе. Правда, у Гончарова традиционная структура осложнена социально-конкретной мотивировкой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука