Читаем Двойничество полностью

Бунинская "Деревня" - хрестоматийный пример жанра повести начала ХХ века. У Достоевского и Набокова несомненно романное мышление, но оно, на наш взгляд, реализуется помимо близнечной структуры.[58] Наиболее сложный вопрос представляет собой связь близнечного двойничества с утопией и антиутопией. Во всех рассмотренных нами примерах присутствуют элементы антиутопического сознания и эсхатологические мотивы.

В "Повести о Фоме и Ереме" реальность предстает как кромешный мир "наготы, босоты и недостатков последних". Философия этого смехового произведения абсолютно безнадежна. Героям просто не за что уцепиться в их бесприютных скитаниях "меж двор" по выморочному миру. Даже смерть не приносит избавления от бесконечной череды несчастий и поруганий. В гоголевских произведениях исследователи отмечали противоречие между авторской интенциональностью, его стремлением к идеалу и его особым видением, овеществляющим человека.[59] В "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" постепенно сходит на нет идиллический идиотизм рассказчика, прославляющего двух соседей и благословенный Миргород. В финальной главе рассказчик встречает обоих персонажей в церкви (ср. В "Повести о Фоме и Ереме": "Ерема вошел в церковь, Фома в олтарь, Ерема крестится, Фома кланяется, Ерема стал на крылос, Фома на другой..."). Иван Иванович и Иван Никифорович, изрядно постаревшие, поблекшие и опустившиеся, словно присутствуют на собственном отпевании, но не понимают этого и все твердят про свою тяжбу. Заключительная фраза рассказчика словно констатирует крах провинциальной идиллии.

Антиутопические мотивы у Достоевского еще более очевидны. К "Легенде о Великом Инквизиторе" из "Братьев Карамазовых" современные исследователи возводят структурные особенности антиутопии ХХ века.[60] Крах христианской утопии является важным сюжетообразующим фактором в "Идиоте". И.Бунину свойственны не столько антиутопические, сколько эсхатологические мотивы. Старинный свадебный обряд в последней главе повести возвращает народному ритуалу его архаическое значение сопричастность брака и смерти. По Молодой бабы воют как по покойнице, а снежная буря, как хаос, поглощает свадебный поезд. Об антиутопических настроениях литературы двадцатых годов мы уже писали.

Почему же близнечный тип двойничества в русской литературе так регулярно соприкасается с пессимистическим мировосприятием? Мало того, создается впечатление, что он возник как воплощение этого мировосприятия. Близнечные пары словно иллюстрируют идею погружения мира в хаос, констатируют эсхатологическую катастрофу, когда однородный социум как бы сталкивается с миром "после жизни".

Связь близнечного двойничества с антиутопическим и эсхатологическим сознанием сложилась исторически. По мнению А.М.Панченко, русское двойничество вызвано к жизни страшным и вместе с тем уникальным опытом реализации социальных проектов Ивана Грозного в XVI веке. Важнейшими здесь были два фактора. Первый - попытка Ивана Грозного разделить страну на две мнимо противопоставленные части - земщину и опричнину. Фактически этот шаг царя может быть осмыслен как попытка воплощения в жизнь утопического проекта, в какой-то мере озвученного Иваном Пересветовым в "Сказании о Магмете Султане". Реализация утопии превратила ее в антиутопию. Первоначально земщина рассматривалась Иваном Грозным как часть страны, подлежащая тотальной чистке от нежелательных элементов и "перестройке". Это намерение Ивана ярко воплотилось в его расправе над новгородцами. Опричнина рассматривалась как принципиально новый, "здоровый" анклав борьбы со злом. Но фактически насилие и тотальное уничтожение присутствовало в обеих частях разделенного русского мира. Эти процессы породили особый трагизм русского мироощущения. Если проводить типологические параллели, этот трагизм сродни кафкианскому, когда человека без объяснения вины тащит и перемалывает жестокая сила.

Таким образом, двойничество вызвано к жизни страшным и вместе с тем у н и к а л ь н ы м русским историческим опытом, фантазиями безумного деспота. Близнечное двойничество воплощает беззащитность и слабость русского социума в российской системе государственной власти. Этот социум "розен приметами" (бояре, дворяне, купцы, священнослужители, посадские, крестьяне, холопы), но безальтернативен в плане зависимости от жестокого центра, который в русском сознании мистифицируется, превращаясь в некую слепую силу сродни року, судьбе.

Другим фактором стали невыносимые условия жизни русских людей разных сословий, а особенно низов, в период от правления Ивана Грозного до конца XVII века. Бесконечные распри и войны привели к колоссальному обнищанию населения. Это сопровождалось кризисом сознания в конце средневековья. По мнению А.М.Панченко, основным мотивом русской ментальности этого периода, ярко воплотившимся в демократической литературе, становится безнадежность.[61]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука