Читаем Двойничество полностью

Персонажи-близнецы - практически всегда представители социальных низов, причем общественная приниженность героев не обязательно буквальна. Они могут быть "идиотами", парадоксалистами, "шутами", провинциалами, бастардами, эмигрантами и т.д. Так, в романе В.Набокова "Отчаяние" Герман и Феликс - полуславяне - полунемцы. Герман - эмигрант из России, Феликс - бродяга. Феликс нищий. Благополучие Германа тоже весьма шатко. Герман - преступник ( убийца), Феликс склонен к шантажу и вымогательству. Убив Феликса, свою точную, как ему кажется, копию Герман фактически перечеркивает и собственную жизнь. Близнечная пара связана с идеей общей судьбы, как правило, с идеей негативной соборности, когда коллектив в своей минимальной модели (двое) обречен на гибель. Сказанное позволяет поставить вопрос о связи близнечного двойничества и его производных с социальным утопизмом. История русской литературы 20-х годов двадцатого столетия наглядно подтверждает это. В поэмах В.Хлебникова "Труба марсиан", "Ладомир" произведениях, содержащих утопический проект тотального преобразования вселенной, - сама по себе близнечность не присутствует, но зато тема всенародной, в духе Н.Федорова, преобразовательной деятельности порождает образ созидающей светлое будущее массы, "творян", "соборян Ладомира", которых можно рассматривать как "гиперблизнецов".

В произведениях с антиутопической интенцией, например, в "Происхождении мастера" и "Чевенгуре" А.Платонова, вселенская соборность русского авангарда, из которого художник вышел, связывается с темой распада, гибели и смерти. И в этом поле оживает близнечная структура, правда, несколько трансформированная идеей "возвращения в светлое будущее". Эта структура связана с образом Саши Дванова, семантика фамилии которого содержит концепт близнечного двойничества. После краха чевенгурской утопии Саша Дванов буквально уходит в небытие, постепенно погружаясь в озеро Мутево, чтобы узнать тайну смерти. Точно так же кончил жизнь его родной отец. Следует заметить, что тема "вещества жизни" ключевая в мировосприятии писателя. Родная кровь отца, текущая в жилах сына, - залог бессмертия первого, бессмертия в буквальном физическом смысле. Саша и его родной отец - полные двойники, близнецы, в нашем понимании. Они гибнут, как Фома и Ерема, причем физическая гибель, как и в повести XVII века, оценивается прежде всего как гибель души. Тело может сохраниться и продолжать существовать пустое:

"И как будут им третины, выплыли они на крутой бережок, сходились их смотрить многие люди:

Ереме был крив, а Фома з бельмом,

Ереме был плешив, а Фома шелудив,

Брюхаты, пузаты, велми бородаты, лицем оба ровны,

Некто их б... с... един добывал".[54]

То, что гибель отца и сына Двановых разделена временем и текстами, можно объяснить впадением и автора, и героя в иллюзию возможности рая на земле, их утопическим сознанием. На самом деле время в дилогии замыкается в круг, но это не возвращение к золотому веку, а трагическая зацикленность, связанная с разочарованием в мечте и бессилием в решении проблем мироздания, в частности, проблемы бессмертия.

В тридцатые годы рефлексия на утопизм у Д.Хармса превращается в тему тиражирования пустых людских оболочек. Эти недосубъекты различаются "лишь приметами", сугубо бытовыми и незначительными, и сходны в главном - в своей обреченности на бессмысленную и беспричинную гибель (цикл "Случаи"). Особенно интересна здесь миниатюра "Пушкин и Гоголь", в которой персонажи, наделенные именами классиков, выступают как близнецы, спотыкающиеся друг об друга. Текст имеет драматическую форму, но конфликт здесь мнимый и мелко-площадной. На самом деле текст полностью децентрован. Он не имеет ни "завязки", ни "развязки", начинается ниоткуда и может продолжаться бесконечно. Финальная "ремарка" "Занавес" подобна концовке повести о Фоме и Ереме ("Ерему толкнули, Фому выбросили, Ерема упал в воду, Фома на дно"). Некая сила, сила безличная, характер которой передается назывной конструкцией, обрывает в хармсовской миниатюре злоключения персонажей-близнецов.[55]

Подведем некоторые итоги. Двойниковая структура, названная нами близнечной парой, или близнецами, и характеризующаяся идентичностью функций персонажей, их принадлежностью одному пространственному полю, существует в литературе латентно, в тексте принимая форму конфликта, противостояния, мнимость которого выявляется сюжетом.

Близнечная пара практически всегда связана с идеей социального, мировоззренческого, нравственного распада. Персонажи-близнецы предстают как модель общей судьбы в ее негативной оценке. Идентичность функций, как правило, воплощает отсутствие, а точнее объективную невозможность выбора индивидуальной позиции.

Агенты близнечной пары едины в отсутствии корней. Реально это выражается в следующих мотивах:

1. 1.отсутствие устойчивого социального статуса, неприкаянность, бродяжничество (Фома и Ерема, Рогожин и Мышкин, набоковские Герман и Феликс);

2. бездетность, бесплодие персонажей (Иван Иванович и Иван Никифорович, бунинские братья Красовы );

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука