Двойник

Санька зашелся в неистовом, жизнерадостном хохоте, разбрызгивая слюну беззубым ртом. — Ха-ха-ха, ну сказал… Не спина, жопа. Тебя ж тот фашик в жопу прогаром засадил. Неделю с кровью дристал. — Блинок хлопнул себя по голове. — Тьфу, я ж забыл, что у тебя память отшибло. — Ну ты вспомни… как эти сволочи на Плешке нас прихватили. Ох, люто… думал и вовсе забьют, твари малолетние.

— Что за фашики такие? Националисты, что-ли? — Поинтересовался Андрей, осторожно ощупывая больное место. — А чего они?

— Ну так… нациа… листы эти долбаные. — Согласно кивнул Саня. — Пе… расы они, больше никто. Лбы здоровые, да еще с цепями, с дубинками своими. Развлекаются они.

— Понятно… — Андрей устроился поудобнее, коснулся ладонью своего ица. — Мне кажется, или оно и вправду опухло? У тебя зеркала нет?

— Офуел? — Даже не засмеялся Санек. — А щетку зубную не хочешь? Откуда тут зеркало. А морда у тебя нормальная. Ну, разве немного распухла. Так от нашей жизни у любого разбарабанит. Синька, она, тварь, на почки крепко давит… А так, если, то твой полтинник он весь на роже прописан. Хрен-ли хотел.

— Как полтинник? — Охнул Андрей. — Мне-же тридцати еще нет?

— Да что ты говоришь? А с чего мы тогда в том месяце твой юбилей квасили? Не дуркуй, Хмурый. Ладно с памятью у тебя нелады. Понимаю, но… соображалка-то должна быть. — Какой тридцатник? Ты-ж еле ползаешь? Как мыслю, с пол года тебе, не больше, осталось. Зиму точно не пережить. Да я и сам, то вон, кровью харкаю. Павлентий, наверное все-таки… А, чего уж тут, все там будем. Доля наша такая. — Санька вновь вынул плошку. — Ты как? Ну смотри, тогда я добью. А завтра мы нормального бухла купим. Я ж медяху оттопыил. Вон смотри. Эо она с верху только черненая, а внутри медь. — Он с трудом поднял кусок непонятной железки. — Ламель это… или камель, хрен его разберет. Там мужики будку курочили, я и присмотрел. Жаль сегодня Ашот металку уже закрыл. Он медяху по соточке за кило берет. А тут все три будет. Живем. Поутряне сдадим, здоровье поправить чем будет. Потому как в нашем деле… утро с бодуна… последнее дело… — Последние слова Санька произнес уже в полусне. Закрыл опухше веки, и плавно, словно в замедленной съемке откинулся на ворох неопрятного тряпья, лежащего за спиной. А уже через несколько секунд послышалось тяжелое, хриплое дыхание спящего, прерываемое частым, надрывным прерывистым кашлем.

Андрей посмотрел на спящего, перевел взгляд на страшную кучу в углу, зябко поежился, и сжал зубы, представив, что ему придется спать здесь, в этом вонючем, затхлом аду.

Выходит, соврал полковник, про возраст-то… — Подумалось вдруг Андрею. Странно, никакого зла к укравшему у него два десятка лет жизни Андрей не испытывал, легкую досаду, не больше. Куда сильнее озадачило его слабое шуршание, донесшееся со стороны уходящих в непроглядную темноту труб.

— Крысы? — Андрей вдруг представил громадных, виденных им в какой-то желтой газетенке монстров размером с матерого бультерьера. Он подхватил с пола довольно увесистый кусок медной шины, и приготовился достойно встретить неожиданного противника. Однако когда в темноте блеснуло пятно света, размером с плошку, решимость начала слабеть.

Представив, какого размера должен быть зверь, имеющий такие глаза, Андрей почувствовал нечто похожее на панику. Он тряхнул за плечо спящего в тщетной попытке разбудить мертвецки пьяного соседа, но поняв бессмысленность подобных действий, принялся лихорадочно озираться в поисках выхода.

Тем временем шорох усилился, и внезапно из небольшого проема вырвался, осветив тесную каморку, луч фонаря, а следом появился и хозяин.

Эй, Хмурый, ты чего это. — Спросил вдруг женский голос. Фонарик погас, и Андрей сумел разглядеть нового гостя. Вернее гостью. Женщина непонятного возраста, опустилась на импровизированный стул, и стянула бесформенный берет.

— Накатил уже, — мимоходом глянула она в сторону сопящего Блинка. — А ты чего сидишь, дрын греешь? Неужто меня ждал?

Странное дело однако в голосе незнакомки послышались явно игривые нотки.

Никого я не ждал. — Чувствуя, что вновь придется плести чушь про потерянную память, хмуро буркнул Андрей. — Сижу вот.

Да, точно снег пойдет. Это в сентябре-то… Рановато. Хмурый и трезвый. Это-ж парадокс. — Не успокоилась тетка.

Андрей всмотрелся в лицо собеседницы. — Ну да, тетка и тетка. Потертая, растерявшая малейшие остатки былой красоты, с пегими, торчащими словно пакля волосиками, с обветренными, темным от солнечных лучей и грязи лицом, она распахнула драповое, вышедшее из моды лет тридцать пальто с когда-то норковым воротником, и устало оперлась спиной о стенку. — Шестьдесят восемь сегодня. — Непонятно похвасталась она, разматывая длинный сиреневый шарф. — Прикинь, жрут. Как ни в себя. Замаялась сетки таскать. Правда мне Нинка всего за пятьдесят заплатила. Начала выеживаться, то горлышко, то фуерлышко… Да еще Мишка Байкер полторы сотни отобрал. Крыша, блин, трухлявая. Где он падла был, когда семеновские приходили? На тачке своей вонючей свалил, только его и видели. Одно и умеет понты кидать…