Двойник

— А вы услышите от меня то же самое и в следующем апреле. А так же в следующем январе, в следующем марте и во все прочие месяцы. Истины следует повторять как можно чаще. — Я оглянулся на привратника и добавил: — Боюсь, у меня больше нет ни минуты, иначе я задержу вылет.

Я повернулся и пошел через турникет, сопровождаемый верной Пенни. Мы втиснулись в маленький, покрытый свинцовой броней автомобиль, и дверь с громким стуком закрылась за нами. Машина была с автоматическим управлением, так что мне не пришлось брать на себя роль водителя. Я опустился на сиденье и наконец расслабился.

— Вы справились с этим просто замечательно, — серьезно сказала Пенни.

— Но я здорово испугался, когда тот парень поймал меня на повторении старой речи.

— Ничего, вы прекрасно вывернулись. Это было вдохновение в самом прямом смысле этого слова. Вы… вы… вы говорили совсем так, как сказал бы он.

— Там не было никого, кого я должен был бы называть по имени?

— Пожалуй, не было. Впрочем, если даже и были два-три человека, то они вряд ли могли ожидать к себе внимания с вашей стороны в такой суматохе.

— Да, попал я в положение! И еще этот копуша привратник со своими паспортами! Пенни, мне кажется, они должны храниться у вас, а не у Дака.

— А он их и не хранит. Мы всегда носим их при себе. Она порылась в сумочке и достала оттуда маленькую книжечку. — Вот мой, но я не посмела предъявить его.

— Почему?

— Его паспорт был при нем, когда его похитили. Мы тогда не решились подать заявление о выдаче дубликата — это было слишком опасно.

Внезапно я ощутил смертельную слабость.

Не получив инструкций ни от Дака, ни от Роджа, я продолжал разыгрывать роль Бонфорта и на борту шаттла, и на борту «Тома Пейна». Это было легко. Я просто прямиком направился в каюту хозяина и провел бесконечные омерзительнейшие часы в невесомости, грызя ногти и гадая, что же происходит сейчас там — внизу, на поверхности Марса. С помощью пилюль от космической болезни мне в конце концов удалось уснуть тревожным сном, но это была ошибка, так как снились мне кошмары, в которых я появлялся без штанов, репортеры тыкали в меня пальцами, полисмены хватали за руки, марсиане целились из своих жезлов. И все они знали, что я подделка, и все спорили меж собой, претендуя на право расчленить меня и спустить куски в канализацию.

Разбудил меня рев сирены, возвещавший о конце невесомости.

Мощный баритон Дака отдавался в ушах:

— Первое и последнее предупреждение! Одна треть земной силы тяжести! Через минуту!

Я поспешил перевалиться через борт своей антиперегрузочной койки и замер. Когда появилась сила тяжести, я почувствовал себя куда как лучше. Одна треть g — не так уж много, почти как на Марсе, но вполне достаточно, чтобы желудок встал на место, а пол повел бы себя как пол, а не иначе.

Пятью минутами позже, когда я встал и пошел к двери, в нее постучали — и сразу же вошел Дак.

— Привет, Шеф!

— Привет, Дак! Рад снова видеть вас на борту.

— Не больше, чем я рад здесь оказаться, — ответил он устало. Потом бросил взгляд на мою койку. — Ничего, если я прилягу?

— Будьте как дома.

Он так и сделал, а потом тяжело вздохнул:

— Черт, я просто разваливаюсь от усталости. Мог бы спать без просыпа эдак с недельку… Уверен, смог бы…

— Я бы тоже не отказался. А… его вам удалось доставить на борт? Это была та еще работенка.

— Ну еще бы… И все же наверняка ее было легче проделать тут — в таком небольшом порту. Вряд ли здесь потребовались такие хитрости, какие вам пришлось применить в Джефферсоне.

— Что? Вовсе нет, здесь было куда труднее.

— Почему?

— Да потому, что тут все знают друг друга, и сплетни начнут распространяться сразу же. — Дак криво усмехнулся. Мы доставили его на борт в ящике с замороженными марсианскими креветками из местных каналов. Пришлось, разумеется, даже пошлину платить.

— Дак, а как он себя чувствует?

— Ну, — нахмурился Дак, — доктор Капек считает, что Бонфорт полностью поправится — дело вроде бы только за временем. — И яростно выкрикнул: — Если бы только добраться до этих гнусных тварей! Ты бы посмотрел, во что они его превратили, так сам бы впал в истерику и завыл от жалости! А ведь нам пришлось оставить их в покое — ради него, понимаешь ты это!

Дак и сам был на грани истерики. Я мягко спросил:

— Из слов Пенни я понял, что они его сильно покалечили. Он изуродован?

— А? Нет, ты не так понял Пенни. Если не считать того, что он чудовищно грязен и небрит, то никаких физических травм на нем не было вообще.

Я ничего не понимал.

— Я думал, они избили его. Лупили бейсбольной битой или чем-то вроде того.

— Хорошо, если б так! Два-три сломанных ребра — пустяки. Нет-нет, вся штука в том, что они сделали с его мозгом.

— Ох! — Тут уж мне действительно стало плохо. — Промывка мозгов?