Двойник Декстера

Независимо от того, чем именно было вызвано моё беззаботное настроение, оно продлилось почти до самого моего ухода. Я спустился в комнату вещдоков, что вернуть несколько образцов, над которыми я работал, и когда я вернулся в свою каморку, я обнаружил большой и неприятный сюрприз, ждущий меня.

Мой сюрприз был приблизительно пяти футов, десять дюймов, и двести футов афроамериканского гнева, и он походил больше на исключительно злое насекомое, чем на человека. Он стоял на двух высоких блестящих протезах, и одним из металлических когтей, которые были у него вместо рук, делал что-то в моём компьютере, когда я вошёл.

“Что случилось, Сержант Доукс”, - сказал я, с как можно большей приятностью, которую я мог бы подделать. “Тебе помочь залогиниться в Фейсбуке?”

Он повернулся ко мне лицом, очевидно не ожидая, что я поймаю его на шпионаже. “Хогошо ыглдиш”, - сказал он вполне понятно; тот же самый хирург-любитель, что удалил ему руки и ноги, также и отрезал язык, и при этом приятная беседа стала почти не доступна ему.

Конечно, это никогда не было легко; он всегда ненавидел меня, всегда подозревал, кто я есть на самом деле. Я никогда не давал поводов, чтобы он начал сомневаться в моей тщательно подделанной невиновности, но сомневаться после того, что я сделал, спасши его от неудачливого хирурга. Я пробовал, я действительно пытался; просто мне не совсем удалось. Он должен благодарить меня, так как это была важная вещь, то, что я вынес большую часть его благополучно. Но теперь он обвинял меня в ампутации также хорошо, как и в других невыясненных актах. И он стоял здесь, копаясь в моём компьютере, и по правде сказать, это он “Хогошо Ыглядел”.

“Хогошо? - повторил я живо. Действительно? Ты и в самом деле фанат “Трёх Балбесов”, Сержант? Я никогда не знал. Хогошо хогошо хогошо!”

Он впился в меня взглядом с еще большим количеством яда, теперь его взгляд просто исходил ядом, и он начал что-то нажимать на своем портативном устройстве искусственной речи, которое он носил с собой. Он кулаком ударил по кнопке в устройстве, вызван из неё весёлый баритон:

“Хорошо! Выглядишь!”

“Ну конечно ты хорошо выглядишь”, - сказал я, с реальным синтетическим хорошим настроем, пытаясь соответствовать причудливому тону его машины. “И без сомнения, ты стал лучше выглядеть! Но, к сожалению, ты случайно завладел моим компьютером и моим личным пространством, и с технической точки зрения, это отчасти противоречит правилам.

Он смотрел на меня пристально еще недолго; человек действительно стал однотонным. Не отводя взгляда от меня, он ударил по какой-то другой кнопке на своей речевой машине, и прозвучал неправдоподобный и весёлый голос: “Я! Когда-нибудь! Сцапаю! Тебя! Уб! Людок!”

“Я уверен, у тебя получится”, - сказал я успокаивающе.

“Но пытайся делать это на своём компьютере”. Я улыбнулся ему, чтобы показать, что я не в обиде на него, и указал в направлении к двери. “Итак, если у тебя нет возражений, покинешь комнату?”

Он глубоко вздохнул через свои ноздри, и прошипел сквозь свои зубы, не мигая, и затем он спрятал свою речевую машину в руку и утопал из моего офиса, забирая с собой остатки моего хорошего настроения.

И теперь у меня появилась ещё одна причина для беспокойства. Зачем Сержант Доукс копался в моём компьютере? Возможно, он надеялся там найти компромат на меня, но что именно? И почему именно сейчас, именно мой компьютер, из всех вещей? У него не было никаких законных поводов для просмотра содержимого моего компьютера. Я был достаточно уверен, что он не понимал компьютеры и не интересовался ИМИ. После потери своих конечностей из жалости к нему ему дали канцелярскую работу, и таким образом, он только таким образом мог отслужить свои последние рабочие года и в последствие расщитывать на полноценную пенсию. Он занимался какими-то бесполезными вещами в Кадровой Службе; меня действительно не интересовало, чем именно он там занимается.

И таким образом, он был здесь, на моём месте, шарился в моём компьютере, строго в рамках своего личного проекта по Уничтожению Декстера, но прямо здесь на работе? Зачем? Насколько я знал, он всегда ограничивал свои попытки привлечь меня в тюрьму, и он никогда не шпионил за мной через мои же собственные вещи прежде. Что навлекло этот новое и нежелательное решение? Он, наконец, проскользнув за линию своего рода враждебного безумия, стал с повышенным вниманием наблюдать за мной? Или у него была некая причина думать, у него появилось что-то конкретное, и у него появился шанс доказать, что я виноват?

Это казалось невозможным на первый взгляд. Я имею в виду, конечно, я на самом деле виновен, во многих вещах, и все они смертельные и очень приятные и технически не совсем законные. Но я был чрезвычайно осторожным, и всегда мылся после этих актов, и я не мог вообразить то, о чём Доукс думал, мог думать. Я был абсолютно уверен, что там не было ничего особенного, что можно было счесть за компромат.