Двойник китайского императора

Сорвали с него рубашку, завязали руки, ноги, кинули на диван и поставили на живот электри-ческий утюг. Тут-то он понял, что имеет дело с бандитами и что эти люди не шутят. Отдал он им все. Выложил деньги, но никому о налете не рас-сказал, месяц лежал дома, лечился от ожогов; только когда через полгода забрали его московские следо-ватели, тогда и выплыла страшная история наружу. Вот из-за нее и распорядился Халтаев, чтобы их район тщательнее охраняла милиция.

Поравнявшись с усадьбой Халтаева, Пулат не-вольно остановился и обратил внимание, что дом начальника милиции напоминал неприступную кре-пость; не хватало на высоком дувале лишь колючей проволоки в три ряда с высоким напряжением да сторожевой вышки с автоматчиком.

Вернувшись домой, он еще долго бесцельно хо-дил по двору, хотел войти в дом, чтобы взять и просмотреть кое-какие бумаги, но побоялся потре-вожить сон жены -- Миассар спала чутко. Забрел на летнюю кухню и на газовой плите вскипятил чай-ник; заварив чай, перебрался на айван, где Миассар постелила ему, как и обещала.

"Что со мной происходит сегодня, вечер воспо-минаний устроил ни с того ни с сего", -- усмехнулся Пулат, примерно через час обнаружив, что чайник опустел. Но мысли то и дело непроизвольно воз-вращались в прошлое.

Вспомнились ему детдома, где он воспитывался с малых лет, выпало их на его долю четыре. Отчетливо он помнил лишь последний, даже не детдом, а сель-ский интернат, где закончил десятилетку. Мало кому из детдомовцев в те годы удавалось получить среднее образование, путь был один -- после семилетки в "ремеслуху". Его с детства отличала фанатичная тяга к знаниям, книгам, эту тягу мог не заметить только равнодушный, но ему везло на хороших людей, потому и избежал "ремеслухи", а помогать таким детям в те времена было небезопасно.

Его отца репрессировали в тридцать пятом, но совсем не так, как многих; он, наверное, действительно был врагом нового порядка, хотя теперь установить степень вины трудно. Отец его служил главным сбор-щиком налогов у последнего эмира бухарского Саида Алимхана и с приходом в край советской власти, конечно, потерял много. Когда возникло басмаческое движение, если он и не принимал участия в сабельных походах Джунаид-хана, все же тайно сотрудничал с ним и, говорят, передал воинам ислама какие-то спря-танные сокровища бежавшего Саида Алимхана. Вот за это и расстреляли его.

Пулат помнит голод, разруху, огромные пере-мещения людей. Семья их распалась, растерялась; слышал, что мать подалась в Кашгарию; помнит, что у него были сестренка и братишка, совсем маленький, ему самому тогда исполнилось пять лет.

С восьмого класса учился в русской школе-ин-тернате, хотя семилетку одолел на родном языке. Веселый, общительный, доброжелательный, с острым умом, любимец интерната, он был лучшим его учеником и закончил школу с отличием.

Класса с четвертого, во время войны, он пони-мал, что содержится в особом детдоме, хотя и не выстригали у них на макушке крест, как делали в иных подобных заведениях.

Незадолго до выпускного вечера вызвала его к себе директор интерната, учительница истории Инкилоб Рахимовна, одна из первых в крае больше-вичек, -- теперь он встречает ее имя уже в учебниках по истории. Разговор оказался долгим.

-- Пулат, -- начала она, несколько волнуясь, -- ты уже человек взрослый, вступаешь в самостоятельную жизнь, и я верю и надеюсь, что из тебя получится хороший человек и специалист. Тебе надо обяза-тельно учиться, у тебя светлый ум, и ты еще при-годишься своему краю и своему народу. Но с твоей родословной вряд ли сегодня примут в какой-нибудь институт. Поговорить о твоей дальнейшей судьбе я и пригласила тебя...

Чтобы тебе можно было попасть в наш образ-цовый интернат, мои коллеги из детдома в Коканде, а я их давно знаю по совместной работе в партии, изменили твое отчество. Махмудов -- такая же рас-пространенная фамилия на Востоке, как Иванов в России. Они сознательно спутали твое личное дело с личным делом одногодка и однофамильца, не-ожиданно умершего от гемофилии, болезни крови. Надеюсь, ты понимаешь, какому риску мы себя подвергали. Время трудное, повсюду мерещатся вра-ги, и я не советую пытаться сразу поступать в институт. У тебя призывной возраст. Отслужи, а затем обязательно иди учиться, оправдай наш риск и наши надежды, и непременно в Москву, подальше отсюда. Верю: пока отслужишь, отучишься, в стране что-то изменится, поймут наконец, что сын за отца не ответчик.

Шел тогда 1949 год. Мелькнула в памяти и армия. Служил он в Подмосковье, в Кунцево, теперь уже давно находящемся в черте столицы. В марте пятьдесят третьего года стоял в оцеплении на Крас-ной площади, когда хоронили Сталина, плакал, как и многие. В армии сдружился с Саней Кондратовым, три года прожили они в казарме рядом, делили тяготы нелегкой солдатской жизни. Кондратов и увлек его мостами -- вместе поступали в инженер-но-строительный. Пулат во время вступительных эк-заменов даже жил у него в Москве, на Арбате.