Двойник поневоле

Задрожали оконные витражи, схематично изображающие сценки пирующих людей; по улице промчался военный грузовик, контуры удаляющейся в сторону Кронверкской набережной машины искажала зелень плотного стекла. Бодров вспомнил белую полоску, оттененную загаром на шее умершей женщины. Базин прав. Причин, чтобы снять цепочку, у женщины было предостаточно. Следы засохшей крови в ушной раковине также могли иметь прозаическое объяснение. Все вещи, кажущиеся на первый взгляд непостижимыми, при прояснении ситуации оказываются простыми, как куриное яйцо. Физическое пространство чрезмерно скупо, чтобы метать чудеса, как фокусник в цирковом представлении; материальный мир подчиняется законам реальности, и все, что пребывает за пологом таинственного, в действительности является скучным и простым, как двигатель внутреннего сгорания. Ауры над головами людей также, скорее всего, объясняются просто. Какое-нибудь электромагнитное свечение. Все таким ему и казалось до случая с мальчиком… С той поры он запретил себе включать специфическую часть зрения, позволяющую наблюдать свечение вокруг головы людей. Так длилось около года, пока видения не стали вторгаться помимо его желания. Теперь ему достаточно было полминуты послушать тишину внутри себя, изгнать суету обрывочных зрительных образов и мысленно сосредоточиться на голубом свете. Подобное состояние достигалось несложно; он сидел тихо, как человек, прислушивающийся к мягким шагам котенка в прихожей. Ауры появлялись чуть выше окружности верхней части головы человека. Николай до сих пор не мог понять собственного отношения к этому, невесть откуда свалившемуся на него дару. Одно очевидно: практического применения эта способность не имела. В процессе включения в медитацию он изредка видел пустынный пейзаж, залитый солнцем, а на горизонте, в точке слияния голубого неба и коричневой полоски земли, дрожало в мареве розовых облаков строение. Ввысь вздымались выбеленные башни, горстки домов облепили подножие холма. Видение длилось долю секунды и исчезало без следа. И если к аурам Николай привык, то древний город в пустыне вызывал у него гнетущую тоску и ощущение неотвратимо надвигающейся беды. Однажды он попробовал поискать что-то похожее в Интернете и, к собственному удивлению, обнаружил почти идентичную картинку той, что возникала в его видениях. На фотографиях белела каменистая земля, сиротливо трепетали на горячем ветру две одинокие пальмы, а поодаль стояло полуразрушенное древнее строение. Его охватило сильное беспокойство, словно, купаясь в море, заплыл далеко от берега, внезапно почернело небо, и пошел дождь. Найденное в Сети фото он удалил и больше к поискам не возвращался.

Официантка поставила на стол поднос, звякнула пробка в графине.

— Все нормально! — сказал Базин. — Я сам налью…

Он нацедил полные рюмки, поднял на уровень глаз.

— Погнали?

— Давай! — кивнул Бодров, опрокинул содержимое стопки в рот. В животе потеплело, на глазах выступили слезы. — Хороша, зараза! — крякнул он.

— Огонь! — поддакнул Базин. Он закусил долькой маринованного огурчика, хрустел им так соблазнительно, что у Бодрова пробудился аппетит.

— Закажем горячее? — предложил он, прожевывая кусок семги.

Хлопнула дверь, в кафе ввалилась шумная компания молодежи. Тотчас уютный зал наполнился людьми, ребята громко разговаривали, смеялись девушки. Бармен включил громкость на плазменной панели, громыхали аккорды танцевальной музыки.

— Племя младое, незнакомое! — недовольно проворчал Базин, наливая в рюмки водку. — Придется напиться сегодня!

Бодров не возражал. Меньше всего ему хотелось идти домой. Видеть лживую жену было полбеды, неприятно было созерцать ее огненно-рыжую ауру, с полыхающими нитями пурпурно-золотого цвета. Он знал, что означают эти золотые нити, блистающие, как солнечные струны. Сексуальное возбуждение. Их слепящий глаза свет ослабевал дольше остальных, пожалуй, конкуренцию по длительности свечения мог составить лишь спектр болезни, он был грязно-коричневым, со сгущающейся чернотой к центру.

— Наливай, Гриша! — сказал Бодров. Про труп рыжеволосой женщины, лежащий в холодном морге с кривыми стежками зашитого живота, он позабыл.

4

— К ночи накроет! — поеживаясь, сказал Сергей.

— В каком смысле? — озадаченно нахмурилась Настя.

— Отходняк!

Они сидели на ступеньках набережной, глядя на мирно плещущуюся воду. Отражающиеся в реке каменные стены домов были похожи на живые картины художника-сюрреалиста.

— Понимаю, — сказала Настя, — белая горячка, колотун…

— Откуда ты знаешь? — удивился Сергей.

— Отец был запойным. Кажется, это называется посттравматическое расстройство. Он начал пить после демобилизации, служил сверхсрочную службу в Афганистане. А вообще, он был сильным и добрым человеком.

Промчался катер, звуки музыки разнеслись над водой. Близился вечер, волны мягко накатывали на каменистые ступени набережной.

— Твой отец умер? — спросил Авдеев.

— Инфаркт. Пять лет назад. — Лицо девушки посуровело, алые губы сомкнулись, словно роза закрывает лепестки в ожидании непогоды.

— У тебя плохие знакомые, Настя! — напомнил Сергей.