Двойное отцовство

— Сначала завтрак, — подмигнул Илья. — Нельзя допустить, чтобы пышки остыли.

Логично. Есть холодные пышки — преступление. У меня засосало в желудке от голода. Илья застелил столик салфетками и выгрузил на него коробочки с пышками, бумажные стаканы с кофе и одноразовые упаковки со сгущёнкой и клубничным вареньем.

— О-о-о, — не удержалась я от стона. — Сто лет не ела эту прелесть.

— Я тоже, — сказал Илья, усаживаясь на качели и жестом приглашая меня сесть рядом. — И вообще я не был здесь сто лет.

— Сто? — переспросила я.

— Точно не помню, но больше пяти.

Значит, он был здесь ещё до рокового восхождения на Эверест. Я взяла пышку — горячая, хрустящая, ароматная. Обмакнула в варенье и откусила. Вот это наслаждение! Почему мы с Максом никогда не ходили в пышечные? Он всегда выбирал только дорогие рестораны.

— А что ты здесь делал?

— Я вырос в этом доме, — ответил Илья, тоже принимаясь за еду. — Здесь была квартира бабушки и дедушки — та, которую я потом продал. А вон в ту школу я ходил, — он показал на здание внизу.

— Значит, это ты написал? — я кивнула на граффити «Ира+Илья».

— Да. Нам было по восемнадцать лет.

Ему и ей. Первая любовь?

— Вы были знакомы с детства?

— Мы учились в одном классе.

— Понятно…

Они были парой не меньше десяти лет, прежде чем Ирина пропала на спуске с вершины. Должно быть, это невыносимо тяжело — потерять настолько близкого человека. Тут даже и сказать нечего, все слова кажутся блёклыми и пустыми по сравнению с такой трагедией.

Мы допили кофе и доели пышки, дочиста опустошив контейнеры с вареньем и сгущёнкой. Это был мой лучший завтрак за последние годы. Самый необычный и романтичный. Увы, не с мужем.

— Так где твой сюрреалистический вид? — спросила я. — Или ты заманил меня сюда обманом?

— А что, если так?

Я подняла брови. Трудно поверить, что он меня обманул.

— Что, если мне просто хотелось побыть с тобой наедине? Только ты, я и крыши.

— Это правда?

— Правда, — ответил он. — Я никогда и никого сюда не приводил. Я даже не думал, что мне захочется поделиться этим местом, воспоминаниями, своим детством. Частью своего прошлого. У меня странное чувство, Оля. Как будто я потерял что-то важное и дорогое в тот самый момент, когда нашёл.

Обретение и потеря. Знакомое чувство. Я отвела взгляд от Ильи. Мне тяжело было смотреть ему в глаза. То, что он говорил, находило отклик в моём сердце, но это было так неправильно, так неразумно. Обманчивое ощущение близости, почти осязаемое влечение, покалывание в губах.

— Когда я буду вспоминать Питер, то буду вспоминать это утро, — тихо продолжил он. — И тебя. Ты — единственное, что мне жалко оставлять в этой жиз… в этом городе, — поправился он.

— Ты как будто прощаешься, — не удержалась я.

— Так и есть. Я больше не вернусь в Питер.

— Останешься жить в палатке на Эвересте?

— Именно! — рассмеялся он. — Но не думай, я тебя не обманул. Исаакиевский собор отсюда виден, но только из одной точки. Пойдём, я тебе покажу.

Он подошёл к каминной трубе, подтянулся и в два счёта оказался на верху. Если бы я могла свистеть, я бы присвистнула.

— Давай камеру, — сказал Илья, и я передала ему фотоаппарат. — А теперь подними руки.

— Ну нет, я не смогу сюда залезть! Мне страшно. Я разобьюсь.

Абсолютно ровная двухметровая труба — а я не муха с присосками на лапках!

— Просто подними руки и всё. Можешь закрыть глаза.

Я вздохнула, зажмурилась и вытянула руки вверх. Касание горячих сильных пальцев, рывок вверх, секунда полёта — и вот мои ноги коснулись трубы. Я открыла глаза и огляделась. Отверстие дымохода было забито фанерой, образуя ровную площадку, — как раз подходящего размера для установки штатива. Идеальное место для съёмок. Только где объект?

— Смотри, — сказал Илья и аккуратно развернул меня за плечи.

Я увидела величественный Исаакиевский собор на фоне стеклянной иглы Лахта-центра. Казалось, в центре города приземлился гигантский инопланетный корабль. Потрясающий ракурс!

— Спасибо, — сказала я Илье. — Я понятия не имела, что можно сделать такие фотографии! Это что-то невероятное!

Пока я снимала, Илья сидел на трубе, как Шалтай-Болтай, и смотрел на город. И снова мне показалось, что он прощался, — с родными местами, со мной, со своей жизнью. Неужели он предчувствовал, что не вернётся с Эвереста?

***

Илья отказался от предложения куда-нибудь его подвезти. Сказал, что не хочет злоупотреблять моей добротой. Сказал, что метро рядом. Сказал, что погуляет по городу. Возможно, зайдёт в школу повидаться с математичкой или позвонит друзьям детства. Я поймала себя на желании пойти в школу с Ильёй, познакомиться с его любимой учительницей, посмотреть на парту, где он сидел, побродить по улицам, по которым он бегал маленьким.

Какое-то наваждение.

Мы стояли около моей машины. Не могли расстаться, как влюблённые подростки, которым взрослые запретили встречаться. Только этими взрослыми были мы сами.

— Ты обещала показать мне свой проект, — напомнил Илья.

— Фотографии на работе. Приезжай в любое время, только позвони заранее, а то я могу уехать на съёмки.

— Хорошо. А ты будешь в студии одна или с помощниками?