Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

Олька болезненно реагировала на работу с Аидом, признаваясь мне, что информационный мир видит как сплошной сумрак, где копошатся черви: от рождения безголовые твари с отверстиями для поглощения и извержения, легко замещающими друг друга; инфернальный мир человеческих пороков, где потребляют и испражняются, где обильно текущие кровь и золото крутят лопасти колеса общественного прогресса. Иногда Олька начинала беспричинно плакать, словно ей овладевала истерика, и я не знал, как ее утешить; и так же неожиданно переставала, как будто закончился дождь и выглянуло солнце, делилась со мной мыслями о жизни, просила новое платье или поход в музей на выставку новомодного художника. И мне уже вправду начинало казаться, что мы как муж и жена, все хлопочем друг о друге и боимся признаться, что это словно вошло в привычку: бояться потерять друг друга. И вдруг случилось нечто, разлучившее нас навсегда.

Возник Хомяков и ультимативно потребовал явиться к нему и доложить о том, чем я без него занимался. Я чувствовал, что встреча не принесет ничего хорошего, но все же нашел силы прийти и объясниться. Дерзил, почти грубил, обвинил Хомякова в том, что он присвоил себе результаты моего открытия искусственного интеллекта, а от меня избавился, как от мавра, сделавшего свое дело (спасибо, что еще не посадил). Сообщил, что он ничем не лучше братьев по ложе, которые использовали его вслепую. Так что, мол, чем я теперь занимаюсь – не ваше дело. Хомяков смотрел на меня, словно я прокаженный, к которому страшно прикоснуться. Когда же я умолк, он сухо поинтересовался, использовал ли я для своих нужд программу «Протей», а если использовал, то как. Я отвечать отказался. А Хомяков спокойно так сообщил: убиты два известных человека, назвал имена извращенцев, что мы с Олькой заказали; мол, имеете ли вы к убийствам какое-нибудь отношение? Если бы я знал, что в это время Ольку и Аида уже забрали, я бы предпочел другую тактику; но я искренно разыграл недоумение, пытаясь прочитать мысли Хомякова, только безуспешно. Видимо, маги такого уровня посвящения умеют блокировать психику от вторжения.

И тут, как в плохом кино, в кабинет вломились люди в штатском с деревянными лицами и сообщили, что я арестован по подозрению в государственной измене и киберпреступлениях, что они из такой секретной службы, что даже ее название – государственный секрет. Привели меня на конспиративную квартиру, где продержали два дня прикованным наручниками к батарее – приходилось мочиться прямо под ноги. Чувствовал я себя абсолютным дерьмом и боялся, вспоминая, как отца прессовали бандиты. К случившему я был совершенно не готов, все планы в одночасье полетели к черту: Люцифер словно посмеялся надо мной, возомнившим себя его подобием.

Сидя на привязи, я невольно размышлял, почему идея личного Бога потерпела полный крах именно сейчас, ведь никто из моего поколения в Бога не верил, не считая тех лжецов, кто на этом зарабатывал деньги: но они не в счет, они даже хуже, чем мы, потому что лгут или прикидываются. Наверное, мы – первое поколение в этой стране, кто любит себя больше Родины, кто должен ее уничтожить.

После мира Люцифера я на самом деле многое понял: человек заворожен идеей красоты, именно отсюда родилась идея Бога. Нет, правда-правда, мы все верим, что в основе мира лежит нечто совершенное, нам хочется в это верить, даже когда ясно, что это не так. Никто на самом деле не понимает, кто же такой князь мира сего, его изображают как чудовище и ошибаются. Люцифер, безусловно, страшен неотразимой красотой: только, в отличие от Бога, он не прячется от нас, а позволяет собой любоваться и открыто берет на себя ответственность за все, что происходит в мире, так как считает себя его Владыкой. А Бог – он прячется от нас и как бы ни за что не отвечает, хотя вроде считается первопричиной Творения и его Концом. Даже апокалипсис организует Бог, а не Люцифер, чтобы всех судить. Но за что? За то, что мы жили, как могли? Как это понимали, осознавая свою роль в Мире? Вопросов больше, чем ответов, особенно когда загадываешь на будущее.

Моим следователем оказался малоприятный человек с символической фамилией Басманов и с отталкивающим лицом дегенерата. Он с удивительным упорством пытался доказать, что я преступник, но при этом даже не разбирался, чем iPad отличается от iPod’а. К тому же Басманов оказался из Питера, что еще сильнее усугубляло общение из-за его манеры речи. Как все жители Северной столицы, он говорил настолько медленно, что, пока он излагал свою мысль, я уже успевал ее схватить, обдумать и даже ответить про себя, а он все жевал и жевал мямли неряшливых слов безвкусной речи. Явно считал себя интеллигентом, но все время подчеркивал, что он идейный патриот, абсолютно мундирный человек. Весь пропитанный злокачественной моралью услужливых господлецов, желающих результата любой ценой, лишь бы выслужиться перед начальством.