— 9-
«Мир живет за счет энергий: кто управляет энергиями, тот управляет миром», — первое, что всплыло в моем сознании. Истина эта не сильно отличалась от знаменитой фразы госсекретаря Александра Хейга «Есть вещи поважнее мира», но зато из нее любому было понятно, что для генерала война всегда была важнее мира.
Господи, я снова человек. Или так — чело-и-век. Не самая оригинальная этимология, но довольно точная: разум в тленной оболочке. В этот раз я даже не стал записывать случившееся в мире номер восемь: пришла Михаэла, и мы сразу занялись любовью. Пока мы обменивались ласками, я невольно думал о том, смогло бы мое тело доставлять ей удовольствие, если бы она, как самка богомола, обезглавила меня, к примеру, огромным тесаком; как все-таки хорошо, что мы не насекомые.
Позже я, обессиленный и опустошенный, провалился в сон, а когда очнулся, обнаружил себя прикованным наручниками к кровати. В соседней комнате кто-то копался в моей аппаратуре. Не хотелось думать, что Михаэла меня предала, но очевидным образом получалось, что она меня подставила под удар. «Если это Хомяков, — мелькнула мысль, — то это полное фиаско. Как говорят комедианты всего мира,
И тут я закричал — надеясь, что явится кто-либо из соседей и меня освободит, — зачем-то по-английски: «Help me, help me» — что есть силы, до хрипоты срывая голос: наверняка громче меня кричал только Марлон Брандо в роли Стэнли Ковальски имя «Стела» на сцене: тот же люмпен-пролетариат, олицетворение американского быдлячества в белой майке и синих трусах до колен.
Я бы нисколько не удивился, если бы на мой крик в комнату вползло насекомое с человеческой головой и золотым могендовидом на шее, но каково же было мое недоумение, когда в дверном проеме появилась маленькая вертлявая фигурка Иосифа Шварценберга, одетого во все черное с головы до пят, как тогда, на Карловом мосту.
— И не надо так кричать, молодой человек, — недовольно заметил он мне, — словно вас жизни лишают. Я к вам по делу, как брат к брату. Помните, вы сами к нам пришли?
Представляете, этот кошмар энтомолога имел наглость напомнить мне о том, что именно он когда-то свел меня с Хомяковым, моим врагом. На резонный вопрос о том, что он делает в моей квартире и почему я прикован к кровати, Шварценберг лукаво, почти по-ленински улыбнулся и пообещал все объяснить: его, видите ли, беспокоило, что я собираюсь что-то предпринять в отношении Хомякова.
«Откуда он узнал об этом?» — мелькнуло у меня в голове: я же не знал, что они все это время следили за мной через Михаэлу; но я не стал его разубеждать, решил прикинуться героем, который собирается спасти его мир. Я рассказал правду, но только ее часть, умолчал о моих истинных планах: что Хомяков работает на Кремль, а вовсе не на них, и главная его цель сейчас — тотальный контроль над финансовым рынком Европы:
— Он хочет вас обокрасть, превратить в третий мир. Без денег вы уже никогда не будете золотым миллиардом. Он планирует разрушить созданный вами миропорядок. Он вам не подчиняется, только я могу его остановить.
Я не очень-то верил, что Шварценберг поведется на мои слова, но, к удивлению, он поверил.
— Он нас сильно беспокоит, — признался мой черный человек, — император им недоволен. Он похитил у нас дверь.
Теперь удивился уже я — зачем кому-то нужна обыкновенная дверь. Иосиф снисходительно объяснил мне, что так они назвали уникальный сканер, переводящий любого человека в цифровой формат.
— Помнишь, я рассказывал тебе, что ложа ищет средства для достижения вечной жизни? Так вот, наш брат Отто Нойгебауэр нашел одно такое: в Мюнхенском университете в восьмидесятые он создал сканер, который избавляет человека от физического тела, превращая в цифрового двойника. И первым испытал его на себе. И вполне успешно. Его личность хранилась в университетском компьютере пятнадцать лет, пока какой-то аспирант факультета компьютерных наук случайно не стер его из базы данных, переформатировав диск. К сожалению, с его исчезновением утратилось и знание о том, как работает сканер.