Двойной генерал (СИ)

— Не согласен, товарищ Сталин, — надо встрять. Генерал Павлов удрученно и виртуально машет безнадёжно на меня рукой. Только я знаю, что делаю. Мне надо в глазах генералов выглядеть, если не ангелом, то хоть как-то нивелировать недовольство и ревность к чересчур удачливому коллеге. Слишком жалко и незначительно они выглядят рядом со мной. За исключением Жукова, но у того ещё всё впереди.

— Я полагаю, что всё произошло, как нельзя лучше. Если рассматривать ситуацию в целом. Подозреваю, что правительство прогнозировало и готовилось именно к такому развитию событий.

— Ви с ума сошли, товарищ Павлов, — холодно роняет Сталин.

— Может, я ошибаюсь. Но вроде всё сходится. Нынешнее положение тяжёлое, но тем не менее близко к наилучшему из всех возможных. Что случилось бы, если бы РККА успешно отразила нападение вермахта и перешла в наступление, как прописано в Уставе? На чужой территории и малой кровью. Мы могли попасть в международную изоляцию. Англия в своей истории не раз меняла союзников буквально на ходу. При нашем победоносном наступлении на запад нас могли обвинить в агрессии. Гитлер мог пойти на замирение с Англией и СССР попал бы в неприятнейшее положение. На востоке — Япония, на западе Германия с союзниками и ресурсами всей Европы, а на море появилась бы Англия. Это сейчас мы становимся естественными союзниками. А так получили бы от Англии морскую блокаду.

Павлов взял паузу, собрался с мыслями.

— Зато теперь картинка для всего мира абсолютно ясная. СССР — жертва агрессии. Немцы подло и вероломно напали на нас. Бомбят наши города, гибнут мирные жители. Наша армия терпит ряд серьёзных поражений. Придраться не к чему. Все видят, что агрессор — Германия. Но план стремительного разгрома СССР сорван. Расчет Гитлера на удачный блицкриг не сработал. Быстро разгромить РККА, выйти к Ленинграду и Москве и до наступления зимы взять их, уже не удаётся.

— У них гигантской занозой сидят мои войска. Через месяц-другой за счёт мобилизации их численность достигнет миллиона человек. Допустим, они смогут уничтожить меня. Затратят на это не меньше двух месяцев и не меньше полумиллиона солдат. А тут лето-то и кончится. Начнётся осенняя распутица, а потом зима. Всё. Шанс покончить с нами одним ударом немцами упущен. Никак они до зимы не смогут решить две задачи: покончить с моим округом и подойти к Москве.

— Поэтому я и говорю, что возможно правительство считало… самым вероятным именно такое развитие событий. Именно поэтому нам неустанно твердили о недопустимости ответов на провокации. Нельзя было давать малейшего повода для обвинений нас в подготовке к нападению. Тут, конечно, не обошлось без накладок. Забыли об Уставе. Устав-то диктует наступательную войну, а правительство запланировало и вело дело к тому, чтобы на нас напали первыми. По вышеизложенным причинам. Это упущение правительства, товарищ Сталин. Надо было менять Устав, раз первая фаза войны планировалась оборонительной.

Собравшиеся генералы смотрят на меня с надеждой, как на спасителя. Каждому становится ясно, что после такой защитной речи, в которой явственно прозвучали нотки контробвинения, жёсткий прессинг со стороны Сталина невозможен. Слава ВКП(б), кажется, мне удаётся склонить их на свою сторону.

— Военные и должны били сказать, что им нужен новий Устав, — уже мирно замечает Сталин, — центральный комитет ни может придусмотреть всего.

— Солдат, сержант или капитан сделать этого не могут. Нос не дорос. И вы должны помнить, товарищ Сталин, о несоответствии Устава требованиям времени я говорил ещё в январе, когда мы обсуждали результаты манёвров. С моим и генерала Жукова участием. Но дело не в этом, товарищ Сталин, дело в том, что о нормах и положениях Устава должны думать генералы, в крайнем случае, полковники. А среди нас, не сочтите, товарищи, за обиду, настоящих генералов нет.

— И ви? — насмешливо спросил Сталин.

— И я. Это можно воспринять, как особый экзамен. Заметил непригодность Устава, заговорил об этом, выдержал экзамен на полковника. Так что я — полковник. Если считаете меня лучшим, то среди присутствующих нет никого старше майора или подполковника. А майоры и полковники разрабатывать новый Устав не могут. Это дело генералов. Но других военачальников, товарищ Сталин, у нас нет. Так что придётся плясать от этой печки.

— Попляшете, попляшете, — бурчит Сталин. Слова звучат угрожающе, но хорошо знавшие его сразу расслабляются. Гроза окончательно миновала. По крайней мере, сегодня никого не расстреляет. И то хорошо, ха-ха-ха.