– Как удачно, что сегодня у нас в гостях нет римлян. Не думаю, что они остались бы довольны.
– Дражайшая и досточтимейшая госпожа, – сказал Аристомах, – кто бы побеспокоился объяснить им это? К тому же Дельфы – это Дельфы. Даже римляне признают, что мы – центр мира.
– Тем не менее, – сказал Ионид, – следует отдавать себе полный отчет, что мы рассматривали лишь гипотетические предположения. Никто из нас не свободен. Вопреки Пифагору, мы рождаемся не по нашему выбору и не по нашему выбору умираем. Только александры более или менее управляют своей судьбой. – Тут он обернулся ко мне и улыбнулся. – Помню, я как-то сказал нашей первой госпоже, что, прорицая, она свободна и, собственно говоря, единственный по-настоящему свободный человек в мире.
– Ах нет, Ионид, далеко не свободна! Но не стоит и дальше говорить на эту тему. Вы много путешествовали, благородный господин. Видели ли вы страну прекраснее Греции?
– Более прекрасных стран – в достатке, госпожа, но женщин прекраснее – нигде.
Одобрительный ропот согласия со стороны мужчин, а женщина-коринфянинка встрепенулась и захихикала. У меня, увы, не было причины ни для того, ни для другого.
– Таким образом, – сказал коринфянин, – мы согласны (не так ли?), что римское правление следует терпеть?
– А если нет, – негромко сказал Ионид, – что мы могли бы сделать?
– Ничего, – сказал Аристомах.
– Ничего, – сказал коринфянин.
– Тем не менее, – сказал Ионид, – имеется эта, открыть кавычки, подпольная, закрыть кавычки, партия в Афинах. Вы, благородный господин, столь много путешествовавший, вы не слышали о том же в других эллинистических городах?
Финикиец прищурился на него над краем чаши:
– Собственно, почему вам хочется это узнать?
– Вы, благородный господин, чужеземец. Вы можете говорить вслух то, что мы можем… не решиться сказать.
– Я слышал подобное. Я видел те и эти каракули и там и сям.
– И что думает правитель?
– А о чем ему думать? В Элладе царит мир.
– Если не считать разбойников, – сказал Аристомах.
– Если не считать пиратов, – сказал Ионид.
Жена коринфянина обернулась к нему:
– Ах, расскажите нам о пиратах!
– Просто в этой части Средиземного моря плавания стали небезопасными. Римляне охраняют воды между нами и ними, но больше почти нигде. В былые дни восточную часть моря оберегала ваша страна, но это было давно. Вы больше не можете себе это позволить.
Тут начались длинные рассуждения о пиратстве, чему я только радовалась, так как устала и мне не хотелось ничего слушать, ничего делать – только уйти и лечь спать. Вполуха я слышала, как финикиец объяснял, как, когда он «только начинал», опасаться приходилось только случайного корабля, иной раз всего лишь лодки с тремя парами весел, которые приходилось класть, прежде чем попытаться забраться к вам на борт. Иногда, сказал он, можно было договориться, чтобы они оставались на своем корабле, а вы платили им отступное. В сущности, своего рода дорожный сбор. Но затем стало куда хуже – головорезы на парусниках, очень маневренных, способных нагнать любое судно, кроме триремы. Однако теперь на триремах плавают пираты – иногда целый флот прочесывает ту или иную часть моря – например, у западного побережья за Смирной, захватывая и топя все, что попадается им на глаза. Власти? Местные власти не делают ничего – не имея на то денег или, может быть, следовало бы сказать, «финансовых ресурсов»? Даже Делос или Родос. Остаются римляне. Совсем не природные мореходы, но способные выучиться морскому делу – и выучились, как пришлось, на свое горе, убедиться карфагенянам.
VI