С этими словами она буквально всучила мне потрепанный конверт и встала жандармом, ожидая, когда я уеду.
«Странная какая-то», — решила я, в волнении бросая конверт на соседнее сиденье и спешно трогаясь с места.
***
Приняв теплый душ и облачившись в любимый махровый халат, я уселась в кресле. Поджала закоченевшие отчего-то ступни под себя. На кухне разрывался, свистя, чайник, — и это лишь напрягало, заставляя сердце биться чаще. Тревожнее. Наконец я не выдержала: сорвалась с места и, быстро повернув рычаг конфорки, вернулась в гостиную.
Понятия не имею, сколько я просидела под немое тиканье часов. В душе было пусто, в голове — не лучше, ни одной мысли, а для полного счастья еще и желудок смутно возмущался. Но то мелочи. Самое главное — я не знала, чего хочу. Причем не в широком смысле, а прямо сейчас. Это казалось странным, но впервые за долгое время не могла придумать себе занятия, зато чувствовала нарастающий в груди ком негатива. К слову, прошлый такой раз закончился затяжной депрессией, так что перспектива ее возвращения пугала почище таинственных реплик всяких там незнакомок. Хотя одно другого не исключало.
О, господи! Точно, конверт. Я ведь совсем о нем позабыла.
Первым делом я все-таки приготовила крепкий кофе из того, чем делилась Машуня — ее кузина полгода назад слетала в отпуск в Бразилию и привезла оттуда мешочек отменных зерен, которые мы с девчонками потом перемололи, собравшись как-то вечером. Затем, достав из сумочки пресловутый конверт, вернулась в гостиную.
Неловкими пальцами повертев его — уже вскрытый и весь заляпанный, что, кстати, заметила лишь сейчас — и не найдя ни одной подписи, я извлекла содержимое. Обычный лист бумаги, сложенный вдвое. Но стоило его развернуть, как взгляд зацепился за аккуратный каллиграфический почерк, а внутри будто что-то оборвалось. Машинально заглянув в конец записки, я выдохнула, словно получила под дых.
От запаха любимого прежде кофе замутило с новой силой.
Как же… Как же я раньше не догадалась!..
Признание, неловкая ситуация, потом эта девушка с вагоном претензий… Пазл в моей голове начинал складываться в общую картину. И по мере прозрения пришло понимание: я не могла прочитать это письмо. Эту предсмертную записку. Я не могла знать, что он сделал с собой.
О, нет. Вместо этого я просто взвыла от навалившегося разом бессилия. Чувство вины выжирало изнутри, душило безысходностью и поздно пришедшим осознанием: я в ответе за него и безответные чувства.
Была.
И не справилась.
Слез не было, но от того было еще горше. Больнее. Хотелось рвать на себе волосы, кожу, лезть на стенку или хотя бы биться об нее головой. В самом кошмарном сне я не могла допустить, что стану катализатором к самоубийству.
Господи, Даня… Что же ты наделал.
По памяти я достала пепельницу бывшего — большую и увесистую — и, чиркнув зажигалкой, опустила лист бумаги в нее. Почему так часто происходит? Ты к человеку душой, но не нужен ему — или наоборот. Слишком знакомо. И… очень больно.
О, черт!
Черт, черт, черт! Я так устала от всего этого!
Я выла, зажав голову между диванных подушек. Выла, согнувшись пополам и тупо раскачиваясь взад-вперед, будто это могло что-то изменить. Выла, потому что нужно было как-то выместить весь накопившийся негатив. Прерывалась только, чтобы набрать воздуха в легкие и завыть еще громче, протяжнее. И в очередной такой раз, смолкнув и услышав трель, от неожиданности дернулась и замолчала. Далеко не с первой попытки я поняла, что звонит телефон.
Вынув забытый в буфете мобильник я, не глядя, приняла вызов. Звонила Васька — как всегда живая и жизнерадостная. Но скоро смекнув, чем дело пахнет, пообещала зайти и попросила подготовиться, ибо будет не одна. Честно говоря, мне было абсолютно плевать, кто, с кем и зачем изволят пожаловать, так что я просто закрылась на замок и завалилась спать, чувствуя смертельную усталость. И дикую пустоту в груди.
***
Время пролетело быстро. В условленный срок, вечером, мои квартира, телефон и голова разрывались от громкой трели одновременно. А поскольку подругу я знала, как облупленную, пришлось плестись в переднюю и открывать. К моему вялому и запоздалому спросонья удивлению, она была одна. А вот что совершенно неудивительно — она была недовольна, хоть и, видя мое состояние, старательно это недовольство маскировала. Ровно до тех пор, впрочем, пока мы не достигли порога кухни.
— Деева, что происходит? — потребовала Васька ответа. — Я, кажется, просила привести себя в божеский вид. Тебе нелегко, знаю, но пойми, мужик — не повод киснуть и забивать на себя. Даже если их было два.
— За что тебя обожаю, так это за то, что ты всегда умела поддержать в трудную минуту, — проскрипела я, кисло улыбнувшись и салютуя стаканом воды.
Васька нахмурилась.
— Прекрати паясничать. Лучше объясни наконец, что произошло?
— А ты вообще-то говорила, что будешь не одна, — заметила я, не имея и малейшего желания выворачивать душу наизнанку. По крайней мере сейчас. Да проще проклясть себя, чем начать копаться в причинно-следственных связях!