Двойной контроль

Поскольку время приема уже настало, Мартин сел в свое кресло, мысленно представляя пациента и демонстрируя надежную заботу, хотя отсутствующий Себастьян и не мог ее оценить. Если бы он все-таки явился на прием, то обнаружил бы своего психотерапевта за работой. Для Себастьяна такая надежность Мартина была, с одной стороны, сродни надежности палача, поджидающего узника в тюремной камере, а с другой, в разум Себастьяна проникал регулярный ритм, мерно качающаяся колыбель приемов трижды в неделю. То, что в сознание Себастьяна постоянно врывалось бессознательное, не означало, что он способен понять его смысл; его разум больше напоминал «зримую тьму» Мильтонова ада[19]. Себастьян зашифровал свои секреты с помощью системы, которую на всякий случай сам не знал, чтобы даже под пытками мог честно сказать, что не имеет понятия ни о какой тайне. В данном случае главным было терпение: если слишком быстро развенчивать заблуждения, Себастьян испугается и откажется продолжать работу, и Мартин его потеряет. Зачастую трудно было определить, насколько глубоки эти заблуждения. Когда Себастьян заявлял, что по дороге за ним увязался дьявол, Мартин воспринимал это вполне серьезно, спрашивал, насколько это беспокоило пациента и случалось ли такое раньше, хотя ему самому было ясно, что это просто вымысел. За исключением таких экстраординарных случаев, Мартин пытался сохранять непредубежденный взгляд, даже если многолетний опыт и подталкивал его к той или иной интерпретации. Безотносительно вопросов защиты персональной информации и труднодоступности медицинских карт и биографических подробностей, Мартин, как психоаналитик, избегал знакомства с материалами, выставлявшими пациентов в невыгодном свете, а предпочитал иметь дело непосредственно с фактами, которые можно было установить, и с символическим языком, употреблявшимся во время приема. В поликлинику Мартина Себастьян пришел по направлению, в котором просто говорилось: «Себастьян Тэннер, 34 года, пятнадцать лет назад поступил в психиатрическую лечебницу с диагнозом „шизофрения“ и с тех пор периодически демонстрирует симптомы шизофренического расстройства».

Когда в цокольном этаже наконец прозвучал дверной звонок, Мартин нажал кнопку, впустил Себастьяна в клинику и распахнул дверь в кабинет. Часто Себастьян заходил в туалет, чтобы потянуть время, и появлялся в кабинете лишь тогда, когда час, отпущенный на прием, почти истекал, но сегодня он промчался по коридору мимо Мартина и решительно направился к дверям в сад.

– Вы мне соврали! – воскликнул он. – Корова перескочила через луну гораздо раньше, чем Армстронг там прилунился. Гигант наскочил на человечество.

– Правда? – сказал Мартин. – И как корове это удалось?

– Армстронг дал ей пинка, а может, ей ракету в жопу вставили. Вернер фон Браун, Вернер фон Браун, что вверх улетело, то вниз упадет![20] Проверено на животных. Русские отправили собаку, а Армстронг отправил корову. Чтобы быть нацистом, не обязательно изучать ракетостроение, надо просто всюду вторгаться.

Себастьян распахнул дверь, вышел в сад, вытащил сигарету и заходил по лужайке, неразборчиво напевая что-то себе под нос. Мартин терпеливо сидел в кресле. До конца приема оставалось двадцать три минуты, а потом, скорее всего, придется уговаривать Себастьяна покинуть кабинет, прежде чем появится следующий пациент. Если Себастьян не уйдет с лужайки, надо будет позвать его за несколько минут до окончания приема. А пока Мартин ждал и работал с тем, что было. Каждая интерпретация ставила под угрозу защитные барьеры Себастьяна. У Мартина было не так уж и много предположений, как истолковать фон Брауна, Армстронга и Луну, но следовало считать эти слова попыткой осмысленной коммуникации.

Немного погодя Себастьян швырнул окурок на траву, растер его ногой и ворвался в кабинет, распевая во весь голос:

– Ты говоришь «Зиг», я говорю «Зигги», я говорю «заг», ты говоришь «зиг», Зиг-заг-Зигги-цигарка-сигаретка, давай-ка прекратим! Серьезно, давай-ка прекратим. Ну пожалуйста. Я серьезно. Давай-ка прекратим.

Себастьян спрятался за креслом, безостановочно шепча: «Серьезно, серьезно».

Мартину была видна только рука Себастьяна. Шепот не прекращался. Мартин подождал немного, а потом сказал спокойным, рассудительным голосом, чуть громче шепота:

– Я очень серьезно отношусь к твоим словам, Себастьян.

У самого пола из-за кресла показалась голова пациента.

– Меня не всегда звали Себастьяном, – как-то по-детски произнес он, будто поведал секрет.

– Правда? – спросил Мартин. – А как тебя звали раньше?

– Мне не сказали. Велели привыкнуть к новому имени, когда усыновили. Мне было всего два года. Два по цене одного. Если бы я знал свое настоящее имя, родители меня нашли бы, но они были нацистами, которые ни перед чем не останавливаются.

– Как Вернер фон Браун? – уточнил Мартин.

– Выпускали ракеты «Фау-один» и «Фау-два» на ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей. Разрывали людей в клочья.