Двойной контроль

К обеду он так разнервничался, что решил принять свои старые таблетки. Доктор Карр сказал, что Себастьян и без таблеток прекрасно справляется, но пусть они лежат в аптечке, для страховки. В последнее время Себастьян с доктором Карром часто обсуждали побочные эффекты. Он рассказал доктору Карру про сухость во рту, хандру, излишний вес и дрожь в конечностях, а еще они поговорили об исследовании долговременных эффектов – он всегда искал в интернете статьи об этих лекарствах. Доктор Карр избегал негативных отзывов про таблетки, поскольку знал, что по сравнению с приступом лекарства – как пачка сигарет и мороженое в парке. Эти статьи были негативными, утверждали, что нейролептические препараты снижают продолжительность жизни, что само по себе было нехорошо – конечно, если ты не собирался совершить самоубийство. Как говорят, «исключения подтверждают правило». Но для тех, кто собирался совершить самоубийство, таблетки не приносили ничего хорошего, потому что не убивали сразу, а просто вызывали кардиоваскулярные осложнения и всякое другое, из-за чего твоя жизнь в среднем становилась короче. Некоторые хотят жить долго, а некоторые хотят совершить самоубийство, но надо очень долго искать тех, кто хочет сделать свою жизнь короче и хуже, в среднем за очень долгий период. Некоторым это удалось.

Кэрол объяснила, что надо лишь держать поднос, улыбаться и говорить: «Не хотите ли канапе?» А когда поднос пустел, надо было возвращаться на кухню за новым. Себастьян уже трижды ходил за новым подносом, но всякий раз сильно напрягался, появляясь в зале. Еще надо было знать, из чего приготовлена еда на подносах, потому что сейчас в общественном питании самое главное – аллергии, и надо было говорить, что в копченой семге нет арахиса, чтобы никто не пускал пену изо рта и не корчился в судорогах на полу, как тот мальчик на своем дне рождения в ресторане, которого показывали в новостях. Сейчас на подносе Себастьяна была спаржа, туго перепоясанная ремешками особой испанской ветчины, черные салфетки в уголке и рюмка, полная зубочисток. На подносе Габриеллы, очень хорошей и доброй, были черные фунтики из сушеных водорослей с какими-то нашинкованными овощами, а на подносе Джона – крошечные блинчики со взбитым кремом и черной икрой (без арахиса) и ломтики лимона. Особая ветчина называлась «хамон иберико», что было трудно произнести и запомнить, но Себастьян придумал «хам» и «он», а потом, потому что на нем был костюм Эрика, а ветчина была испанская, поэтому «эрико». Вот только «иб» выпало, так что надо не забыть его вставить.

Итак, он вышел в зал следом за Джоном и Габриеллой, наблюдая за каждым их движением. В зале стояла огромная статуя, изображавшая наполовину лошадь, наполовину человека, как в «Гарри Поттере». Прежде Себастьян, наверное, растерялся бы, увидев волшебного зверя у подножья лестницы, но теперь он знал, что зверь помогал Гарри, поэтому бояться было нечего. Вообще-то, он наверняка растерялся бы. Как странно: «наверное» обозначает неуверенность, а «наверняка» – уверенность, хотя они так похожи. Одинаковые противоположности.

Себастьян знал, что все они должны разойтись в разные стороны по залу, и очень волновался, но тут, как будто прочтя его мысли, Габриелла обернулась, подмигнула и прошептала: «Вперед, Себастьян!» – и это его очень подбодрило. Она такая добрая. Вот если бы он жил с ней.

А потом оказалось, что он стоит перед высоким сухопарым типом в ярко-красном платье и с огромным крестом на цепи. Дурацкий наряд, как на Рождество, но живи сам и давай жить другим. В стеклянных домах. Кто он такой, чтобы что-то говорить? Про его внешность тоже много чего говорили, так что он не будет делать замечаний про чужую одежду, а просто скажет, как велено.

– Не хотите ли канапе?

– А что это? – поинтересовался с французским акцентом господин, похожий на китайца, который стоял рядом с трансвеститом.

– Хам он, эрико и спаржа, – сказал Себастьян.

– После вас, монсеньор, – сказал француз.

– А, хамон иберико, – сказал монсеньор. – В Испании с помощью этой ветчины отыскивали среди евреев-выкрестов тех, кто сохранил иудейскую веру, а иногда подвешивали к окну кухни целый окорок, показывая, что таких здесь не жалуют. Прекрасная традиция. – Он пронзил спаржу зубочисткой и отправил в рот.

– Мне достаточно, – сказал француз, что, по мнению Себастьяна, было чересчур хвастливо и вовсе не к месту.

– Ты в первый раз обслуживаешь гостей? – спросил монсеньор с восковой улыбкой.

– Да, – ответил Себастьян.

– Превосходно, сын мой, – сказал монсеньор, пронзая третье канапе. – А теперь лучше унеси их, иначе я не устою перед соблазном и съем все. Такая прекрасная традиция, хамон иберико!

И он продолжил разговор с французом, совершенно не обращая внимания на Себастьяна, будто того и не было, как отец никогда не отрывал взгляд от газеты, когда Себастьян, в своей огромной школьной форме на вырост, спускался к завтраку.