Двойной кошмар

Ромка, опираясь на шест, поднялся на ноги. В глазах потемнело, ребро словно прострелило, но он сумел даже выдавить улыбку, забрав у женщины кусок корыта с торчащим оттуда ножом. Что-то здесь было неправильно. Но боль в боку мешала думать, и он решил отложить выяснение на потом.

– Скажите, – спросил он, пока дядька деловито заворачивал в шкуру снятые с покойника сандалии, – скажите, как мне добраться до ближайшего города?

Дядька поднялся на ноги, пристроив свёрток под мышкой. Женщина, нагнувшаяся над мужиком, которого лохмачи огрели по голове, и у которого кровь залила пол-лица и запачкала грудь, обернулась. Ромка увидел её внимательный, задумчивый взгляд. Глюк, до этого молча наблюдавший за обдиранием покойника, придвинулся поближе.

– До города? – спросил дядька, опять принимаясь скрести бороду. – А чего вам там надо?

– У меня родители волнуются, – сказал Ромка. Он знал, что родители ждут его обычного звонка, и если он не даст о себе знать в течение дня, мать поднимет такой шум, что будет слышно на другом конце города.

– У тебя родители в… городе? – удивлённо спросил дядька, а Ромка зажмурился от внезапно загудевшего эха его голоса в голове.

Он уже было забыл об этом странном эффекте, пока бегал по лесу за своим двойником, и в пылу драки. Но теперь заметил, что при разговоре, особенно когда появляются новые слова, голова будто превращается в пустой, продырявленный в нескольких местах котелок.

– А что, дядя Толстопуп, далеко ли до города? – вкрадчиво спросил придвинувшийся ближе глюк, метнув взгляд на женщину. Та подняла с земли раненого мужичка, и, придерживая его под руку, отвела к ручью. Усадила у воды, и ловко выхватив из складок юбки кусок ткани, принялась омывать тому окровавленное лицо.

– Да не близко, – ответил дядька, продолжая скрести пальцами в бороде. – К ночи только дойдёте.

– А чего же нам пешком-то идти? – всё так же ласково спросил глюк. – Разве тут нет дороги?

– Дороги? – дядька хмыкнул. – Да ты шутник, парень. Никак, у тебя лошадь за деревом спрятана?

– Почему лошадь? – отозвался озадаченный Ромка. – Тут что, совсем никто не ездит?

– Почему не ездит, ездит, – сказал Толстопуп, внимательно оглядывая глюка и Ромку с его корытом. – Вчера хозяин заезжал. Так что его теперь до новой луны не будет. А вы, если не хотите к ночи волкам в зубы попасть, здесь обождите. Утром и пойдёте, если надо. Местечко у костра найдётся.

– Но хоть телефон-то у вас есть? – в отчаянии спросил Ромка. Вдруг жутко разболелась голова, и от гудения чужого голоса и от событий сегодняшнего странного дня. В глазах поплыли круги, и он ухватился вспотевшей рукой за свой шест. Земля стала покачиваться. Как сквозь вату, он услышал ответ Толстопупа:

– А кто такой этот ваш Телефон?

Глава 7

Ромка приоткрыл глаза. Темно. Темно и тепло. Ещё рано, и можно поваляться в кровати, пока не зазвонит будильник.

Он вздохнул и потянулся. Ну почему этой псине обязательно надо забираться в постель? Всё одеяло пропахло мокрой шерстью.

– Альма, Альма, – пробормотал он, шаря рукой возле себя. Пальцы нащупали лохматую, кудрявую шкуру. Совсем не похожую на короткую, гладкую шёрстку Альмы.

Ромка приподнял голову и заморгал. Не было никакой комнаты в родительской квартире, где он жил теперь наездами. И мать не жарит его любимые отбивные. Хотя запах жареного мяса так и лезет в ноздри.

Ромка поднялся на колени и стразу уткнулся макушкой во что-то твёрдое, шуршащее. Ветки. Ветки шалаша, куда его отнесли, когда он свалился в обморок. Он тогда спросил дядьку со смешным именем Толстопуп о телефоне, а земля почему-то вдруг завертелась, стала дыбом, и опрокинула Ромку навзничь. Очнулся он на вонючей, лохматой шкуре, чьи-то руки придерживали ему голову, а в рот лилась вода. Он проглотил немного, его оставили в покое, и он уснул.

Ромка на четвереньках выполз из душного шалаша на свет. Его пошатывало, и он едва не свалил сложенную из веток конструкцию. Свежий, густой воздух леса сиропом потёк в горло, расправил лёгкие, и Ромка сел на землю у входа, вдыхая эту божественную амброзию.

Было раннее утро. Небо, нежно-голубое, ещё не выцветшее от ослепительной жары полдня, пересекали тонкие струйки облачков. Их волокнистые бока розовели от невидимого отсюда, из глубины леса, солнца. Тишина, особая тишина места, где даже нет телефонов, казалась осязаемой.

Потом он различил звуки. В кустах насвистывали мелкие пташки, тонкие ветки и густые листья от их суетливой возни качались и шуршали. А возле костра, где трепетал полупрозрачный в утреннем свете огонёк костра, сидел Ромкин двойник и тискал женщину дядьки Толстопупа.

Ромку они не заметили, и он минуту просто сидел и таращился на то, как его копия, до боли знакомая даже со спины, мнёт роскошную грудь сидящей на козьей шкуре женщины. Двойник тихонько мурлыкал, зарывшись лицом в глубины пышного, покрытого лёгким загаром бюста.