На XV съезде, наткнувшись на неприятие большинства партии, ядро троцкистов, как известно, перешло к подпольной борьбе. Зиновьевская часть оппозиции в основном капитулировала, и, как выяснилось, не слишком искренне. Вскоре к ним присоединился Бухарин. Еще на XV съезде он был вместе со Сталиным, более того, Сталин использовал его в борьбе с Троцким. И вдруг в 1928 году Бухарин выступает с критикой правительственного курса. Критика была резкой, но невнятной. План действий сводился в основном к бесконечным «так нельзя» и призывам «всесторонне обсудить пути выхода из хозяйственного кризиса». Сталин от обсуждения уклонился. Бухарин, естественно, обиделся.
Менее известен другой аспект деятельности Николая Ивановича. Бухарин сменил Зиновьева в Коминтерне. С 1927 года международное положение СССР резко осложнилось. В 1928 году состоялся 6-й конгресс Коминтерна, на котором, в связи с мировым экономическим кризисом, был провозглашен курс на новый подъем мировой революции. Однако не стоит считать слово за дело: этот лозунг был только прикрытием, имея под собой продуманный план защиты СССР на случай войны. Ориентированные на мировую революцию зарубежные коммунисты должны были стать просоветской «пятой колонной» в своих собственных странах. Бухарин это решение саботировал, хотя, как член Политбюро, должен был знать подоплеку декларируемых лозунгов. Его поведение, как и поведение Троцкого в 1923 году, было воспринято как предательство. Вопрос о возможном сотрудничестве с ним если и не был решен ранее, то уж после этой истории точно был решен раз и навсегда.
В июне 1928 года покаявшиеся Зиновьев и Каменев были восстановлены в партии. Однако перенесенные унижения, как нетрудно догадаться, не прибавили им любви к Сталину, которого они считали причиной всех своих бед. 9 июля Сокольников написал Каменеву в Калугу письмо, которым срочно вызывал его в Москву. Приехав, он узнал, что Бухарин окончательно порвал со Сталиным и предложил ему, Каменеву, включиться в блок для снятия генсека. Каменев еще помнил, как «любимец партии» сладострастно топтал его с Зиновьевым на последнем съезде, однако на встречу согласился и потом сделал о ее ходе подробную запись. Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что «всевидящее око ОГПУ» встречу проморгало. Зато ее не проморгал Троцкий — позднее троцкисты использовали запись Каменева в своих целях.
Бухарин пылал ненавистью. Сталина он называл Чингисханом и беспринципным интриганом, говорил, что его политика губительна для революции и ведет к гражданской войне. Но это все риторика, а вот что интересно: в числе своих сторонников по блоку он называл Рыкова, Томского и Угланова, а также сказал, что на стороне оппозиции Оргбюро и даже Ягода и Трилиссер, руководители ОГПУ. По его словам, Орджоникидзе, Ворошилов и Калинин тоже были на их стороне, но в последний момент предали. Главную задачу свою и своих сторонников Бухарин видел в том, чтобы подготовить снятие Сталина. Хотя при этом говорил: «Снятие Сталина сейчас не пройдет… Субъективные условия для снятия Сталина в ЦК зреют, но еще не созрели». «Рыков, Томский и я согласны в следующем: было бы куда лучше, если Зиновьев и Каменев были бы в Политбюро вместо Сталина…»
Как вариант был у Бухарина и временный отход от политики с решительным выступлением в разгар кризиса, который неминуемо должен был наступить (вероятно, он рассчитывал страну из этого кризиса вывести). В ближайшее время он собирался опубликовать в «Правде» свою статью с косвенной критикой Сталина (весь он в этом, в этой косвенной критике) и антисталинский доклад Рыкова.
Однако для лидера оппозиционной группы Бухарин был непоследователен, половинчат и истеричен. Рассказывая все это Каменеву, бывшему оппозиционеру, которого он сам шельмовал на прошлом съезде, Бухарин так старался привлечь его на свою сторону, что тот расценил это как заискивание. «Политическое, конечно…» — дипломатически добавил он.
Расставаясь, оба договорились держать встречу в тайне. Однако вскоре слухи о ней просочились к другим участникам «ленинградской оппозиции», а затем Троцкий опубликовал запись Каменева о встрече. 20 января 1929 года она была напечатана в листовке «К партийным конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к катастрофе». Вскоре этот же текст, несколько отредактированный, появился в издававшемся в Берлине «Социалистическом вестнике», затем в западной троцкистской прессе в переводе на немецкий и французский языки и в русских эмигрантских газетах.