Интимные отношения у них так и не наладились. Они ложились в постель. Он целовал ее в висок, произнося: «Извини, котенок. Я совсем замотался». Когда он засыпал, Катя еще долго лежала, вперив глаза в потолок, в голове сопоставляя факты из своей копилки наблюдений. Размышления не давали ей надежды. По всему выходило, что у Аркадия продолжаются отношения с той женщиной, из-за которой они едва не разбежались в разные стороны. Во всем виновата разлучница, теперь Екатерина знала это точно. Видимо, что-то произошло у нее с Аркадием, раз он так неожиданно вернулся в семью. Это могло быть что угодно: их ссора, ее измена, какой-то обман с ее стороны. Она слишком хорошо знала своего мужа. Он был болезненно самолюбив и не прощал пренебрежительного отношения. Он не терпел соперничества, если, конечно, фаворитом был не он. Серебровский считал, что он лучший по определению. Он привык к восхищению, женскому обожанию, лести и резонно полагал, что если кто-то не видит его неоспоримых достоинств, это его проблемы. Следовательно,
Последнее предположение, видимо, было самым верным. Катя мучилась не меньше своего мужа, со страхом ожидая того вечера, когда он вернется домой в приподнятом настроении и, сделав скорбное лицо, скажет что-то типа: «Прости, дорогая. Видит бог, я старался. Но, значит, у нас на роду написано не быть вместе. Будь мужественной».
В субботу вечером, когда Катя, устроившись под торшером, вязала крючком салфетку, зазвонил телефон. Аркадий отреагировал мгновенно, его словно на пружине подкинуло над диваном. Он схватил мобильник и, кинув на Катю какой-то вороватый взгляд, стремительно удалился в спальню. Хлопнула дверь, ведущая на лоджию. Видимо, разговор не терпел посторонних ушей.
Катя оставила салфетку в покое и тихонько двинулась к двери. Она устала ждать от Серебровского объяснений и была полна решимости узнать все сама. Дверь в спальню она открыла, почти не рискуя. Муж находился за стеклом лоджии, занавешенным густым тюлем. Его голос звучал негромко, но в нем явно звучало раздражение.
– Мне кажется, мы уже обо всем договорились, – говорил он невидимому собеседнику. – Не нужно звонить, когда я нахожусь дома.
На том конце провода, видимо, придерживались иной точки зрения. Несмотря на свое недовольство, Аркадий вынужден был выслушать длинную тираду и не решился перебить собеседника. Впрочем, Катя считала, что речь шла о собеседнице.
– Извини, но это нечестно, – возразил Аркадий. – Я полагаю, мы с тобой квиты. Какие ко мне могут быть претензии?
Серебровский вынужден был считаться с мнением оппонента. Во время разговора он в сердцах пнул подушку, которую Катя положила просушить на балкон. Видимо, так он снимал напряжение. В речи не звучало бранных слов и крутых выражений. Аркадий контролировал себя.
– Что нам даст эта встреча? На что ты вообще рассчитываешь, не понимаю…
Дальше его голос и вовсе понизился так, что Катя из своего укрытия могла слышать лишь обрывки фраз.
– …я не хочу, чтобы нас видели вместе… это слишком опасно… если ты дашь мне гарантию… я уже понял, как можно доверять твоим словам… завтра в десять… я надеюсь, ты не будешь звонить ей. Я сам в состоянии решить эту проблему. Надеюсь, навсегда…
Разговор кончился, и Катя поспешила выскользнуть из спальни. Конечно, она многого не поняла, но некоторые выводы сделать все же было можно. Итак, у Аркадия состоялся телефонный разговор. Ему звонили не по работе. Это был частный звонок и частные отношения. На что указывало обращение «ты», приглушенный тон беседы и отдельные реплики, доказывающие, что между собеседниками были какая-то связь, взаимные претензии и нерешенные проблемы. Это подтверждало версию Кати о кризисе любовных отношений. То, что в разговоре не звучали ласковые обращения, характерные для любовников, другие словечки из этого же лексикона, Катю не смущало. Они в размолвке. Но Аркадий уже согласился на встречу. Кстати, он, ко всему прочему, надеялся, что собеседник не будет звонить