Двоюродная жизнь

– Перспективный? Как это? – она спросила со всей серьезностью.

– Только не обижайся, – сказал я. – Ты цени откровенность. Я вижу, что ты умная и все правильно поймешь.

– Ну, ну! – поторопила она. Видно, ей правда не терпелось узнать.

– Моя мама была актрисой, – сказал я. – И очень много актрис у нас было дома, прямо с моего детства, и сейчас они тоже приходят к маме в гости. Я с пяти лет на них смотрю. Ах, какие красавицы! Были когда-то. А сейчас – смешные тетки. У меня нет с собой маминого фото, но поверь, она красивая, хотя ей пятьдесят два. Почему? Потому что в юности она была просто никакая. Обыкновенная, ровная, гладкая. А к тридцати пяти годам похорошела. И до сих пор держится. Так часто бывает. И наоборот! Те, которые в молодости были красивые, все такие выразительные, большеглазые, типа греческий нос, крутые скулы, соболиные брови, страстные губы – вот как ты сейчас! – они-то как раз становятся уродскими старухами с мешками под глазами. Старухами Изергилями, как на картинке к сказке Горького. Нет, не все, не все! Но многие. Больше половины сильно рискуют в этом смысле. Ты не обиделась?

– Что ты, что ты! – злобно сказала она. – Спасибо, это важно знать. Тем более надо искать мужчину старше себя. Лет на двадцать. Чтоб я не успела при нем состариться. Но погоди. Сейчас-то я красивая?

– Да! – сказал я. – Конечно. Даже очень.

– Вот, – еще злее сказала она.

– Что вот?

– Разве непонятно? Я красивая! – и она даже рукой показала, провела указательным пальцем от макушки до пяток. – Красивая! А больше у меня ничего нет. Ни талантов нет, ни шила в жопе на карьеру…

* * *

Понятно, понятно.

То есть у нее есть некий актив, и она хочет его хорошенько… ну, не будем говорить неприличное слово «продать». Скажем так – «пристроить». Это была редкая откровенность для 1970-х.

Цинизм? Или жестокий разум вместе с отважной честностью?

если договариваться – то на берегу Не стану рассказывать, что было дальше

Давным-давно – я еще на втором курсе учился – я провожал одну хорошую девочку из университета домой. Пешком. Но провожал очень выгодным для себя маршрутом. Мы учились на Моховой, она жила на Садово-Триумфальной, а я – в Каретном Ряду. Поэтому мы вышли из калитки нашего университетского садика и – за разговором – пошли к улице Горького, но будто бы ненароком перешли ее (хотя ей проще было бы идти или ехать именно по Горького), миновали Госплан, Дом Союзов, скверик Большого театра и мимо ЦУМа, мимо Пассажа, мимо Столешникова стали подниматься по Петровке вверх.

Это я специально так ее повел, чтобы пройти мимо моего дома. Был вечер, пятница, родители с Ксюшей уехали на дачу. В общем, сами понимаете.

И вот мы наконец дошли до угла Каретного Ряда и Садовой. Мой подъезд – красивый, с двойными стеклянными дверями – был ну прямо на углу. И я этак спокойно и по-дружески сказал ей:

– Давай зайдем ко мне? У меня как раз никого нет.

– А что делать будем? – настороженно спросила она.

– Ну… – сказал я. – Да ничего такого. Чаю попьем. Поговорим.

– А музыка у тебя есть?

На самом деле музыки-то у меня не было. Но магнитофон был. Живые записи Галича, Окуджавы, старый Петр Лещенко, представьте себе, и какой-то редкостный джаз, подарок папиного друга Михаила Львовского. Но я, конечно, сказал:

– Полно музыки! Целый шкаф пленок. И пластинки есть, мама из-за границы привезла еще давно. Старые, но забавные. Марлен Дитрих и все такое.

– Ага, – кивнула она. – А еще что-нибудь есть такое, интересное?

– А то! Альбомы репродукций разных художников, тоже мама привозила.

– Понятно, – кивнула она.

Но было видно, что ей все это не очень нравится. Тогда я сказал:

– А еще у меня есть машинописный том Гумилева. Мне его Ахмадулина подарила. Сама Белла Ахатовна мне лично!

– А ты, наверное, Гумилева наизусть знаешь? – спросила она.

– Знаю! – сказал я. – И не только его. Пастернака, Мандельштама, Цветаеву.

– Понятно, – вздохнула она. – Хорошо.

– Что «хорошо»? – спросил я.

– Хорошо, – повторила она. – Спасибо. Мы сейчас пойдем к тебе. Но только давай вот здесь, пока мы вот тут стоим, сразу договоримся.

– Давай. А о чем?

Она пристально посмотрела на меня и строго сказала:

– Давай договоримся. Никакой музыки. Никаких репродукций. Главное, никаких стихов! И вообще никакой болтовни! Придем – и сразу! Сможешь так? Да? Тогда пошли к тебе. Нет – так и скажи, я домой пойду, мне тут совсем рядом.

Ни за что не стану рассказывать, что было дальше.

рассказ моего приятеля Дилемма котика

Вчера поздно вечером мне позвонил приятель и рассказал душераздирающую историю.

Но сначала – краткая предыстория.

Он сильно моложе меня, но при этом немолод, чуть за пятьдесят. Давно разведен, дети взрослые. Живет один, в небольшой, но трехкомнатной квартире; зарабатывает прилично; не болеет. И есть у него одна давняя знакомая. Моложе его, но не намного. Чуть до сорока. Тоже живет одна.

И вот вчера после долгого разговора, когда она вечером собралась вызвать такси, ехать домой, он вдруг сказал ей…

Кстати! Важно!