Двоюродная жизнь

– Про что?

– Про себя.

– Ой, господи! – она засмеялась совсем искренне. – Сами все можете рассказать. Жила-была девочка. Пионервожатый ее не соблазнял, отчим не насиловал, мать не била. Всё норм. Любовь, забота и никакого разврата. Не поверите, невинность потеряла в восемнадцать лет, после школы. Верите?

– Верю, конечно.

– С женихом, который потом бросил. Училась плохо. Но хотела жить красиво. Очень хотела! Из медучилища выгнали. Химию не сдала. Не осилила. Хотя старалась. Уж как мать рыдала! Репетитора нанимала. Ни в какую. Тупая, наверное. Хотя вроде и не дура. Вот такое горе. Но красивая. Но без толку. Никому не надо.

– Почему? – шепотом изумился Павел Николаевич.

– Ха. Для простых ребят слишком крутая. А для крутых – слишком простая. Я понятно говорю? Ну ладно, ладно, не плачьте. Не переживайте. Все будет хорошо.

– Я не плачу, ты что?

Она встала с кресла, потянулась, снова расстегнула и сбросила халат. Подошла к кровати.

– Давайте я вам что-нибудь сделаю. Пять тысяч все-таки.

– Кстати. Сколько тебе остается? За сессию?

– Три штуки. Норм. Бывает до сотни в месяц. Давайте легкий орал. Можно без резинки. Если вдруг плохо станет, сразу скажите. Врача вызовем, настоящего. Подвиньтесь чуточку. Вот так.

– Ты хорошая, – сказал он.

– Вы тоже… – сказала она.

* * *

Утром ему было, прямо как в рассказе Чехова, «и досадно, и совестно, и приятно».

Досадно потому, что отель, как она сказала, прикормленный. И вдобавок маленький. То есть на рецепции про него уже всё знают, и не станешь ведь объяснять, что он на самом деле вдруг плохо себя почувствовал, испугался, решил позвать врача… Никто не поверит, да и глупо лезть в объяснения. Но противно чувствовать на себе насмешливые взгляды администраторов и охранников.

Совестно потому, что он потом шептал ей разные нелепые слова, типа «всё у тебя будет хорошо, и любовь, и счастье, и удача», и говорил, что поможет устроиться на нормальную работу, и совал ей в сумочку шоколадки, сникерсы, марсы и кит-каты, и предлагал денег, и обнимал, и целовал нежную шею около уха.

А приятно потому, что секс был просто роскошный.

Хотя с легкой горчинкой: ласковый, добрый, умелый, веселый, вроде бы искренний секс, но все-таки – профессиональный. Она не просто любилась, а «доставляла удовольствие мужчине». Это было невероятно хорошо, – но чуточку похоже на то, как будто пьешь дорогое вино и вдруг вспоминаешь о его цене. Или глядишь на картину какого-нибудь там Брейгеля, дети на снегу, и вдруг думаешь – боже, сколько труда стоило выписать все эти фигурки… Он понимал, что это неблагодарные мысли, но не мог от них отвлечься.

Но не это главное.

Главное, что уже вечером следующего дня и Павел Николаевич, и она, чьего имени он так и не узнал, потому что не спросил, – напрочь забыли друг про друга и больше никогда не вспоминали.

советский секс 1970-х Клинический случай профессора Васильченко

«Ей 38, ему 53. Женаты полгода.

У обоих это второй брак. Муж женился первым браком в 27 лет и прожил с женой 24 года до ее внезапной смерти. Жена вступила в первый брак в 20 лет, через год развелась, и долгое время (17 лет) жила с родителями и нисколько от своего одиночества не страдала, пока родители не убедили ее выйти второй раз замуж за солидного вдовца, научного работника, которого сами ей подыскали.

Ко второму мужу у нее претензий нет. Он ее очень уважает. Но затруднения в интимной сфере у них начались буквально с первой близости. Она сразу же “включилась в игру”, а вот супруг повел себя странно – “не как настоящий мужчина”, что ее рассмешило, а его, как видно, обидело.

Из ответа на вопрос, в чем заключалось “немужское поведение” второго мужа, выяснилось, что в первом браке при первой же близости она, устрашенная приближением чего-то неизвестного, начала сопротивляться и даже заплакала. Это привело мужа в сильную ярость, и он взял ее очень грубо. Потом, хотя она больше уже не испытывала прежнего страха, муж “нарочно нагонял на нее страх”, чтобы заставить ее уклоняться, что приводило его в сильное возбуждение. Это превратилось у них в своеобразную игру, без которой оба не представляли себе радости от интимной близости (у нее, во всяком случае, момент кульминации, когда она испытывала «сладостное замирание», падал именно на эту игру, а всё, что за этим следовало в собственно половом акте, ничего к этому не прибавляло).

Приготовившись к этой же игре со вторым мужем, она при первом же его прикосновении сжалась в комок, спрятала голову в подушку и, чувствуя начало знакомого замирания, ожидала, что муж, “как настоящий мужчина”, начнет наносить ей удары по ягодицам, щипать ее. Когда же вместо всего этого он начал “ласкаться, как котенок”, она вдруг громко расхохоталась. Он обиделся. Поняв, что ему нужно, она в последующем отдавалась ему пассивно, но, принимая его ласки, всякий раз не могла не испытывать презрения к нему, и он, как она полагает, всякий раз это чувствовал».

(Общая сексопатология, под ред. Г.С.Васильченко. М.: Медицина, 1977. С. 312–314)