Двор чудес

— Давай, — покорно согласился Фанфар.

Ждать пришлось долго. Засветло монахи так и не вышли. Наступила темнота.

Часов в десять друзья увидели какого-то монаха, который постучался в ворота монастыря, а после зашел в него.

Они не узнали этого монаха, а это был Лойола. Он только что вышел от великого прево.

Фанфару не нравилось такое дежурство — он сильно ругался.

— Подождем до полуночи, — предложил Кокардэр. — Если нет, то пойдем, но я, право, совсем не прочь проучить этих негодяев.

И упорство Кокардэра вознаградилось.

Часов в одиннадцать монастырские ворота отворились, и два монаха вынесли из них ларь. Кокардэр с Фанфаром тотчас узнали их: то были брат Тибо и брат Любен.

* * *

Дело было так: доведя до конца задуманную мрачную комедию, Лойола велел двум монахам — своим ставленникам — отнести пепел Доле в монастырь, где он проживал, перебравшись из Зловонной Дыры.

Он же приказал, чтобы над останками казненного целый день читали псалтырь.

Потом Лойола вернулся в монастырь, вызвал к себе Любена и Тибо и объявил, что пришла пора нанести еретику заслуженное посмертное поношение.

— Как, ваше преподобие, среди ночи? — воскликнул благоразумный Тибо.

— А вы как хотите — днем, чтобы черный народ, пожалуй, еще взбунтовался? В этом проклятом Париже теперь ни к чему не хранят почтения!

Этот аргумент сильно подействовал на монахов. Они объявили, что повинуются.

— Так ступайте, братья, — сказал Лойола. — Господь да направит ваши стопы!

Брат Тибо взял ларь, и они с братом Любеном вышли из монастыря.

Направились они к лугу на другом склоне холма — туда, где позже построили монастырь, превращенный в тюрьму Сент-Пелажи.

Тогда там был пустырь, вернее сказать — просто луг, не обнесенный ни стенами, ни забором. В этом месте Лойола и приказал выбросить прах Доле.

Вступив на территорию университета, монахи зашагали бодрее. В этом квартале было множество церквей, монастырей, а также кабачков, из которых иные имели привилегию на продажу вина студентам до часа ночи.

Некоторые кабачки были еще открыты, и наши два монаха непременно заходили в каждый чуть-чуть пропустить для храбрости (а они и вправду трусили). Студенты над ними, конечно, подшучивали:

— Эй, Тибо! Куда ж ты, дурень, тащишь этот ящик?

— Это он свою душу несет сатане на продажу!

— Да нет, он клад понес закапывать!

Монахи ничего не отвечали, скоренько выпивали по стакану вина и продолжали свой путь.

Так-то вот относили прах Этьена Доле на место вечного упокоения…

При последней остановке монахов ларь оказался залит вином: один студент решил с размаху выплеснуть свой стакан на брата Тибо.

Когда невольные могильщики оставили за собой последние дома Университета и пошли по лугу, они немного пошатывались.

Возлияния прибавили им храбрости — впрочем, совсем немного: как раз столько, чтобы не бросить ларь где-нибудь в укромном месте да не убежать со всех ног. Но как ни боялись два монаха чертей и грабителей, гнева Игнасио Лойолы они боялись еще больше.

Так они шли, подбадривая друг друга разными утешениями, при малейшем шорохе останавливаясь и прижимаясь друг к другу.

Наконец они дошли до цели своего мрачного путешествия. Брат Тибо поставил ларь на землю.

По этому лугу целый день носились мальчишки и вытаптывали его, так что на голой земле трава пробивалась лишь кое-где — словом, как раз то, что сейчас называют пустырем.

— Уф! — сказал брат Тибо. — Ну, вот и пришли!

— И ничего с нами в дороге не случилось, — добавил Любен.

— Правда, брат, но ведь еще и назад идти.

— Будем надеяться, какой-нибудь кабачок еще будет открыт. А заметили вы, брат, как страх-то солон?

— Это как?

— Я хочу сказать — какая от него нападает жажда.

— А! Ну, у меня, признаюсь, жажда никогда не проходит. Но если мы и вправду хотим, как вы сказали, поспеть в какой-нибудь кабачок, вываливать ларь надо поскорее…

— Как ночной горшок, по выражению преподобного Лойолы…

Брат Тибо встал на колени, брат Любен тоже, и они вдвоем стали подымать тяжелую кованую крышку ларя. И тут они вдруг разом завопили от боли, неожиданности и ужаса. Что-то твердое, узловатое со всей силой обрушилось им на хребты.

В страхе и изумленье Тибо с Любеном тут же вскочили на ноги.

Новый удар попал им по поясницам.

— Господи помилуй! — вопил Тибо.

— Ангелы небесные! — голосил Любен.

К небесным силам они взывали от всей души, но тщетно: никакой ангел не пришел к ним на помощь. Невидимая железная рука держала монахов за плечи, а удары сыпались на них, как большие градины.

Наконец Кокардэр с Фанфаром устали и отпустили своих жертв.

Подобрав сутаны, монахи бросились бежать, как олени от гончих, а преследователи гнались за ними по пятам, время от времени еще попадая по ним дубинками.

Только у первых домов университета Тибо с Любеном отпустили, но они все так же неслись вприпрыжку до самого монастыря, куда прибежали изможденные, избитые, разбитые. Три месяца потом они провалялись больными столько же от страха, сколько от побоев.