Двор чудес

— Не перебивай меня, — сказал она. — Если его убить, им будет, конечно, страшно больно, однако со временем боль утихнет. Кто умер, тот умер, о нем в конце концов забывают. Но если они потеряют ребенка, а будут знать, что он жив, — ты понимаешь, каким адом для них с тех пор станет жизнь?! Они будут точно знать, что их сына украли цыгане, что он кочует по свету, бедный, несчастный, его постоянно колотят, он чахнет, может умереть… Вот тогда они сойдут с ума. Представь себе, как вечером они садятся у очага и говорят друг другу: “Теперь, должно быть, нашего сына бьют! В какой стране? Под какими небесами? Никогда мы этого не узнаем!” Вот о каком наказании для них я мечтала!

— Стало быть, мальчика надо украсть?

— Да, украсть, сделать из него цыгана, бандита, который кончит дни на виселице!

— Все сделаю! — воскликнула я.

— Надо будет показать ребенка мне.

— А как вы узнаете, что это он? Как доказать, что я не купила другого, чтоб вам предъявить?

— Хороший вопрос, он порукой, что у тебя все получится. Как я узнаю сына Рагастена — не беспокойся, я его видела. Я его достаточно хорошо знаю, так что ты меня не проведешь… Итак, покажи мне этого ребенка.

— Здесь?

— Нет, в Ферраре, мы в Мантуе будем еще только несколько дней. Если все сделаешь, получишь пятьсот дукатов.

— Золото — дело хорошее, синьора, но я у вас жизнь сына прошу, а больше мне ничего не надо.

И с этими словами я простилась с синьорой Лукрецией.

Выйдя от нее, сразу же пустилась в дорогу одна. Ведь для такого дела я могла положиться только сама на себя. Мужу я назначила встречу в Марселе, в Провансе — там большой город, где толпятся люди со всей земли, приплывшие на кораблях. В таком легко затеряться.

И вот через неделю я дошла до Монтефорте — чудного города с роскошными садами и с графским дворцом. Он стоит в горах, дойти до него нелегко.

В тот же вечер, как я пришла, Манфред, мне удалось потихоньку попасть в графский сад. Там я увидела мальчика, которого надо украсть. Это был ты, Манфред! Тебе было годика три…

Может, ты меня возненавидишь за мое признание, даже наверняка. Конечно, возненавидишь. Но мне, Манфред, это все равно. Мне в мире все все равно с той поры, как я потеряла сына, из-за которого согласилась на преступление. По тому, что вытерпела я, могу судить, что вытерпели твои родители.

Так ненавидь меня, Манфред. Я заслужила.

Только заметь: мне нет никакой нужды писать тебе это письмо. Если бы я захотела, ты бы так ничего и не узнал.

Потому что я уже сказала тебе: потом я тебя полюбила, хотя ты этого и не замечал. И я не хотела показывать тебе ту нежность, которой потихоньку наполнялось мое сердце. Может быть, женщинам всегда нужно кого-то любить, всегда нужен ребенок, чтоб было кого ласкать? Очень даже может быть. Только в иные дни я сама себя спрашивала, не мой ли ты сын…

Поэтому я хочу, чтобы ты был счастлив. А мне наказанием будет знать, что ты меня ненавидишь!

Что-то я расчувствовалась. Нет, у меня есть еще другое дело.

Значит, как я тебе сказала, в первый же день я видела ребенка, мать и отца, а они меня не видели.

И вправду отец с матерью обожали сынишку! Это я сразу поняла. Но что решено — то решено.

Долго было бы тебе сейчас рассказывать, как я выкрала ребенка. Достаточно тебе знать, что мне пришлось попросить помощи у одного молодого неаполитанца, который жил в Монтефорте. Он мне помог, и на пятый день я ушла из Монтефорте с мальчиком на руках.

В Ферраре я прямо с дороги отправилась к Лукреции Борджиа. Она злобно посмотрела на ребенка и тихонько сказала:

— Да, это он!

И отсчитала мне не пятьсот обещанных дукатов, а восемьсот. Два дня спустя я обнимала сына: его нарочно перевезли из Мантуи в Феррару.

Условились, что я тебя отвезу в Париж и в Италию никогда не вернусь. Синьора Лукреция сказала, что сама приедет в Париж убедиться, что я все исполнила правильно.

Я уехала вместе с сыном и с тобой, добралась до Марселя, встретилась с мужем. Потом после всяких приключений мы добрались до Парижа и поселились во Дворе чудес.

Ни к чему тебе, Манфред, рассказывать, что сперва ты сильно плакал и звал мамочку, а потом совсем забыл про Италию.

Остальное ты знаешь и сам.

Отца своего, шевалье де Рагастена, и мать, принцессу Беатриче, ты видел на днях, говорил с ними. Где они, ты должен знать. Больше, Манфред, мне нечего тебе сказать.

Прощаюсь с тобой навсегда. Будешь вспоминать обо мне — можешь ничего не прощать, только помни: я так и не выполнила обещания бить тебя. Никогда я не могла сделать тебе больно. И помни еще: тебе пишет старуха, которая много страдала… ой, как много!

Прощай, Манфред!»

* * *

Вот какое необычное письмо прочел Манфред, весь дрожа, несколько раз начиная перечитывать сначала.

Стало быть, Джипси, хоть и совершила отвратительное преступление, осталась не совсем порочной. В романах обыкновенно изображают абсолютно дурных людей. Это неправильно: ни в уме, ни в сердце человека нет ничего абсолютного. В жизни подчас сочетаются совершенно невообразимые противоположности. Разве не стал великий прево только что на наших глазах совсем другим человеком?