Двор чудес

– Нет, знаете, сударыня! Вернее, вот что: поведение ваше, ваш голос, смущенный ваш взгляд – все мне говорит, что вы со мною лукавите. Итак, я желаю, чтобы вы мне сказали все в точности, или…

– Что «или», государь?

– Или я накажу вас одну. Стало быть, вы утверждаете, что шевалье здесь нет?

– Да, государь.

– И Жилету он увел?

– Да, государь!

– Превосходно. Он лишил меня дочери – я его лишаю жены. Извольте собраться и следовать за нами, сударыня.

– Как, государь, вы смеете…

– Я все смею! – злобно сказал король. Я вас арестую, сударыня. Когда шевалье де Рагастен вернет мне дочь, я верну вам свободу – в этом клянусь, но клянусь и в том, что шевалье не увидит вас, покуда я не увижу Жилет.

– Государь, вы недостойно злоупотребляете силой!

– Нет, сударыня, я очень милосерден.

– Государь, я уступлю только силе, и мы посмотрим, могут ли во Франции четыре дворянина поднять руку на женщину.

– Ничего, смогут! – воскликнул король в припадке ярости.

Он махнул рукой своим дворянам, и те без колебаний набросились на Беатриче. Она закричала.

В этот миг дверь отворилась и появилась Жилет. Вся белая, словно лилия, но твердым шагом девушка направилась к ошеломленному королю.

– Государь, – сказала она, – я готова следовать за вами.

– Бедное дитя! – воскликнула Беатриче.

– Увы, сударыня! Я обречена… И тем больше мое несчастье, что я могла бы стать причиной вашего. Государь, – обратилась Жилет к нему, – в первый раз я явилась к вам, чтобы спасти человека, который доверился мне. Смею думать, что на сей раз за моим появлением в Лувре не последует вскоре арест шевалье де Рагастена, как тогда – арест Этьена Доле.

– Дитя мое, – ответил король, волнуемый множеством чувств, – арест Доле – дело политическое. Что же до шевалье, клянусь вам: его никто не тронет.

– Прощайте, сударыня, прощайте, милая благодетельница! – воскликнула Жилет, бросаясь в объятия Беатриче.

– Государь, – сказала жена шевалье, – то, что вы нынче сделали, отвратительно. Берегитесь, как бы вам не заплатить за это дурное дело каким-нибудь большим несчастьем!

Король содрогнулся, но ничего не сказал, а только холодно поклонился и затем обратился к Жилет:

– Дитя мое, у вас против меня несправедливое предубеждение. Пройдет немного дней, и, надеюсь, я рассею их своей к вам любовью. Ла Шатеньере, подайте руку герцогине де Фонтенбло.

Ла Шатеньере поспешно повиновался и схватил Жилет под руку. Та безропотно повиновалась.

Король еще раз с суровым видом поклонился Беатриче.

– Сударыня, – сказал он, – я обещал этой девушке не трогать господина де Рагастена и сдержу слово. Но послушайте меня: посоветуйте ему поскорей возвратиться в Италию.

И он вышел, твердя про себя:

– Больше уж ее у меня не украдут!

V. Господин Флёриаль

Шевалье де Рагастен вышел от Джипси и подошел к Манфреду. В схватке воров с королевским отрядом он с крайним интересом следил за юношей, и в нем лишь крепла приязнь, родившаяся под Монфоконской виселицей.

«Что же, что он мне не сын! – думал шевалье. – Если бы я имел-таки счастье найти своего потерянного ребенка, я бы хотел, чтоб он был точно таким же, как этот юноша…»

За разговором он все вглядывался в лицо молодого человека, освещенное отблесками костра, а в его голове бродила смутная мысль: не солгала ли ему цыганка?

Но с чего бы ей лгать?

Можно было придумать только одну причину: страх перед Лукрецией Борджиа либо желание заслужить ее милости. Но Лукреция Борджиа давно умерла, а Рагастен посулил цыганке кучу денег.

Значит, она не лгала.

Между тем в тонких чертах отважного лица юноши Рагастену то и дело чудилось сходство с горделивым, ясным профилем Беатриче. Но тут же он говорил себе: это кажется лишь потому, что его фантазия настроена искать сходство.

– Вы узнали то, что хотели, господин шевалье? – спросил Манфред.

– К несчастью, да! – со вздохом сказал Рагастен. – Но скажите: вы никогда не слыхали здесь про ребенка, которого украли цыгане и принесли во Двор чудес?

– Здесь, сударь, таких историй много. Да и сам я, вероятно, был украден… или потерян.

– Вот как? А у вас не сохранилось в памяти чего-либо из детства?

– Что-то очень смутное, мимолетные воспоминания; едва я пытаюсь составить из них определенную картину, как они уходят. Вот, например, я часто грежу об Италии. Бывают мгновенья, когда мне кажется, что я могу воскресить в уме родные места. Вижу высокие горы, великолепный сад, красивый дом… А потом, когда я хочу удержать эти призраки, – они рассеиваются, улетают…

Рагастен с необычайным возбуждением жадно слушал его.

– Так вы думаете, – спросил он, – что эта цыганка – не мать вам?

– Я ничего не думаю, сударь, а только что сомневаюсь. Никогда Джипси не вела себя со мной как родная мать. Вот Лантене – дело другое! Его она любит горячо и глубоко… Но прошу вас, не надо говорить обо этом. Признаюсь, меня несколько огорчают воспоминания о прошлом, которое навсегда останется для меня закрытой книгой.