Двор чудес

– Хоть мы и не близкие друзья, – закончил он рассказ, – зла эта женщина нам точно не желает. Но чего же ей надобно в Фонтенбло?

* * *

Между тем Мадлен Феррон остановилась в одном из первых домов у въезда в городок.

 Накануне вечером в этот дом пришел человек, которого наши читатели уже могли на минутку увидеть. То был Дурной Жан – несчастный, чья тень мелькнула перед нами в доме Прокаженной.

Жан выехал из Парижа на пару часов раньше, чем король, добрался до Фонтенбло и спросил, не сдает ли кто дом. Ему указали на зажиточный дом почти у самого въезда в город – такие строят богатые фермеры.

Дурной Жан тотчас же пошел туда и заплатил, сколько спрашивали.

Примерно за час до вероятного прибытия двора он отъехал шагов на тысячу и остановился в лесу по Меленской дороге. Он сел на ствол поваленного бурей дерева. Опершись локтями на колени, а головой на ладони, он ждал, неотрывно глядя на дорогу, по которой должна была проехать она.

Наконец раздался топот скачущего коня.

Дурной Жан вскочил, словно подброшенный какой-то силой, и взор его загорелся.

Появилась Мадлен Феррон. Она срезала дорогу через лес и опередила королевскую кавалькаду. Увидев Жана, она остановилась рядом с ним.

– Так что? – спросила она.

– Дом готов, мадам, – ответил Дурной Жан не просто почтительно, но и с глубоким чувством. Но поднять глаза на Мадлен он как будто не смел.

– Где этот дом?

– Четвертый слева прямо по первой же улице. Только он, боюсь, не достоин…

Мадлен пожала плечами.

– Приходи туда ко мне, да поскорее, – велела она.

Через пару минут она остановилась возле указанного дома, спрыгнула на землю, привязала лошадь к кольцу и зашла внутрь – все это так проворно, что никто из соседей ее не заметил.

Еще через десять минут подошел и Жан-Калека.

– Конюшня здесь есть? – спросила Мадлен.

– Да, мадам, я туда свою лошадь поставил.

– Дом я посмотрела, – сказала она.

Жан-Калека взглянул на нее с тревожным вопросом во взгляде.

– Все хорошо, – сказала она. – Ты все правильно сделал. А сам где будешь ночевать?

– В конюшне, – ответил он шепотом.

Тут на улице послышался громкий шум. Мадлен подошла к окну. Ставни были приоткрыты так, что она видела все, а ее видно не было.

Поднялась суматоха. Жители Фонтенбло в праздничных нарядах высыпали на улицы.

Сильно взволнованный человек в черном, окруженный главными лицами городка, стоял со свитком в руке: то было приветствие государю, которое он должен был прочитать.

Раздались крики: «Да здравствует король!» Человек в черном шагнул вперед, другие важные лица тоже.

Мадлен Феррон у окна ожидала, не поведя бровью.

Вот на улице вдруг настала полная тишина: должно быть, человек в черном читал королю свое приветствие.

Потом опять раздались крики.

Наконец появился король, окруженный вельможами!

– Жан! – позвала Мадлен Феррон.

Тот одним прыжком оказался рядом с ней.

– Посмотри вон на того человека.

– Вижу…

– Это французский король.

– Я знаю, мадам…

Король прошел, проехал обоз, потом еще всадники.

Мадлен задумчиво стояла у окна.

Минут через десять она увидела Рагастена с тремя товарищами.

– Поезжай за этими людьми, – сказала она, – узнай, где они остановились. А потом приходи сюда, поговорим.

Дурной Жан опрометью бросился на улицу. Вернулся он через час.

– Те всадники живут в трактире «Великий Карл» на Дровяной улице.

– Хорошо, – сказала Мадлен и села. Дурной Жан по-прежнему стоял перед ней.

Вдруг она посмотрела ему прямо в глаза. Он опустил голову.

– Так ты говоришь, что спать будешь в конюшне? – спросила она.

– Да, мадам… чтобы вас не стеснять…

Она еще раз посмотрела на него – это взгляд потряс его до глубины души.

– Ты хорошо запомнил того человека, что я тебе показала? – спросила она.

– Короля? Да, мадам.

– А если бы я велела убить его, ты что бы сделал?

– Убил бы, мадам.

И он с пылом заговорил:

– Велите мне убить короля – я убью короля. Велите убить папу римского – пойду в Рим и убью папу. Велите отречься от веры, похулить Христа – отрекусь даже на костре, буду хулить Бога даже под пыткой. Вы, мадам, мой король мой бог! Да вы же знаете это! Что я вам говорю! Я ваш весь телом и душой. За час, подобный тому, что я провел с вами, я согласен на вечные муки… Да и что мне было бы в рае без вас! О, только подумаю об этой ночи! А я всегда о ней думаю! В этом воспоминанье теперь вся моя жизнь. Нет такого мгновенья, чтобы в моем воображении не вставала эта картина. Она преследует меня… Иногда, чтоб усмирить мучения, я сам себе терзаю грудь. О, мадам, сжальтесь еще раз надо мной! Скажите всего одно слово! Пусть я буду жить хоть с тенью надежды, хоть с обманчивым призраком! И пускай за этим призраком последуют самые ужасные муки! И пускай надежда сокроется, оставив мне только жуткие страдания сожалений!

Мадлен внимала его излиянию страсти.

– Кто же тебе не велит надеяться? – ласково спросила она.

– О, мадам! – растерявшись, пробормотал Жан. – Только не сводите меня с ума от радости!

– Послушай – ведь в первый раз я не была настолько жестока?

– Правда, – ответил он, вдруг помрачнев. – Но ведь вы тогда не знали…

– О чем не знала?

Он потупил взор и весь побледнел.