– О твоей болезни? – спросила она с таким совершенным равнодушием, что его всего сотрясло изумление – как будто на его словах великая королева выбросила корону в сточную канаву.
Он так и застыл, обалдев от неожиданности и ужаса. Она встала и подошла к нему. Улыбки на ее губах больше не было. Ласковый взгляд превратился в суровый и злой.
– Я вас боюсь, мадам! – воскликнул он.
Она схватила его за руку.
– Болезни! – воскликнула она. – Хочешь, я тебе все скажу, мой бедный изгой? Твоя-то болезнь мне и была нужна!
Он вскрикнул от ужаса и отчаянья.
– Правда ли это? Не сон ли? Вас ли я сейчас слышу?
– Болезни! Я хотела, чтобы ею заболел еще один человек. Я его ненавижу, я придумывала ему самые страшные казни… Я хотела… но, кажется, ничего не вышло… Кажется, он удрал от меня, потому что все время бегает за новыми любовницами…
– Кто он? Кто он?! – грозно крикнул Дурной Жан.
– Это король!
Жан, совсем сбитый с толку, с немым ужасом уставился на нее.
– Ничего не вышло, сказала я себе. Тогда я поражу его иначе! Мне надобно покорное орудие, верный раб… Будешь таким орудием?
– Уже есмь! – глухо проговорил он.
– Будешь ненавидеть короля, как я его ненавижу?
– Всеми силами моими, с этого мига начиная.
– Прекрасно! За это, Дурной Жан, я буду твоей.
– Кода же? Когда?
– Когда он умрет! – ответила она.
Жан-Калека выбежал, как безумный, и забился в дальний угол конюшни.
Там, крепко сжав виски ладонями, он думал:
«Она любит!.. Никогда я не страдал ужаснее… Любит короля!.. До чего же сильно она любит его, чтобы задумать и совершить такое безумство, как она! Отравила себя, чтобы отравить короля… Погубила свою красоту, чтобы погубить его жизнь… Она его любит! А я, несчастный, кто для нее? Жалкое орудие! Она сама так сказала… А я согласился… Да, согласился! И соглашаюсь! Что с того, что мысль ее будет с другим, если сама она – со мной! О, восторг часов любви! А тот человек – король, проехавший с гордой улыбкой, – он умрет! Я выношу ему приговор! Пусть даже она сама теперь захочет его спасти – уже поздно! Моя ненависть сделает больше всех ядов…»
Он встал и погрозил кулаком. Ужасен был его вид.
Мадлен Феррон неотрывно следила за ним в слуховое окно. Увидела, что он так страшен и грозен, и улыбка мелькнула не ее бледных губах.
IX. Гонец из Парижа
К замку Фонтенбло примыкал огромный парк, прекрасные остатки которого можно видеть и поныне. Парк был окружен со всех сторон высокой стеной.
Когда в замок приезжал Франциск I, вдоль всей стены с внутренней стороны расставляли стражу. Между постами расстояние было около ста шагов.
Трибуле уже дважды бывал в Фонтенбло вместе с королем. Он все это знал в подробностях. И все же он решил попасть в замок через парк. Своим планом он поделился с Рагастеном и Манфредом: любой ценой попасть в парк и разузнать, в котором из помещений замка заперли Жилет.
Там уж он достаточно хорошо знал расположение всех комнат, чтобы темной ночью пробраться туда вместе с друзьями.
Они вчетвером проберутся в замок, готовые убить всякого, кто встанет у них на пути, доберутся до Жилет, похитят ее и уедут в Италию.
В первый же вечер Трибуле с тремя товарищами отправился изучать окрестности замка. Проходя мимо роскошного фасада, Рагастен с Манфредом убедились: иначе, как через парк, попасть сюда невозможно. Во дворе стояло полно вооруженных людей.
Со стороны же парка было темно и пустынно. Они пошли вдоль стены. С другой стороны временами доносились крики перекликающихся часовых.
Товарищи обошли весь парк кругом. Сзади стена местами обветшала: кирпичи повываливались, появились дыры.
Все четверо вернулись домой: в тот вечер им ничего не удалось предпринять.
То же и на другой день, и после: в единственном месте, где можно было перебраться, стоял часовой. Всем четверым претила мысль, что придется убить ни в чем не повинного человека, а то ничего не выйдет. Так прошло десять томительных дней.
Манфред отчаивался, и отчаянье лишало его рассудка. Он говорил: надо войти в замок среди бела дня, напасть прямо на короля, вызвать его на бой!
Вечером одиннадцатого дня Рагастен вполголоса совещался с Трибуле.
– Придется его убирать! – мрачно сказал Трибуле.
– Часового?
– Ну да… ведь иначе ничего не сделаешь…
– Тогда я беру его на себя, – сказал Рагастен.
Он надеялся, что сможет прыгнуть на солдата и связать так скоро, что тот не успеет закричать.
И вот товарищи в одиннадцатый раз подошли к стене.
Было часов десять вечера.
– Я иду первым, – сказал Рагастен, когда они дошли до нужного места. – Как будет готово – кликну. Перелезете по одному, а там видно будет.
В тот же момент вдалеке прозвучал клич часового, потом ближе, ближе…
Наконец его повторил тот солдат, что стоял напротив Рагастена с другой стороны стены.
Услышав его голос, Трибуле вздрогнул, подскочил к Рагастену и схватил его за руку.
– Погодите! – сказал он. – Я сам полезу.
Тут же он оказался наверху стены и оттуда подал друзьям знак: ни звука!
Трибуле ясно видел неподвижного часового, тот стоял, опершись на алебарду.
Трибуле тихонько позвал:
– Людвиг!
Солдат вздрогнул от неожиданности.