Двор Чудес

Огромные глаза на истощенном лице подозрительно зыркнули на меня. Пряча свои под глубоким капюшоном, я вряд ли могла вызывать доверие.

– Тебе некуда пойти? – спросила я как можно мягче.

– Да, мадам. Отец приказал не возвращаться домой, пока не заработаю хотя бы одно су, – отвечал малыш, вытирая сопливый нос рукавом в заплатах.

Картуз у его ног был пуст. Я достала блестящую монету из своей котомки и сунула ее в маленькую замерзшую лапку. От изумления глаза мальчишки почти вывались из орбит.

– Быстрее, беги греться!

Он поднял картуз и дал деру: только его и видели.

– Золотая монета! – воскликнула Эленаис за моей спиной. – Ты с ума сошла?

– Она первой попалась в котомке.

– С таким же успехом могла сбросить капюшон и рассказать ему, кто ты. Раздавая плебеям направо и налево золотые монеты, мы не сможем работать инкогнито.

Не зная, что ответить, я молча прошла вслед за товарищами последние несколько улиц, отделявших нас от Невинных.

Набат зазвучал в тот самый момент, когда мы оказались на огромной площади перед кладбищем, окруженной высокими аркадами. Любопытно, что весь ансамбль был приподнят на несколько метров над улицами.

– Еще одна парижская гора, как Монмартр или Парнас? – поинтересовалась Эленаис.

– Если бы, – ответил Сурадж. – Миллионы умерших хоронили здесь на протяжении веков. Постепенно их останки вздули землю до предела. Так, что она растрескалась, и кости хлынули рекой в соседние дома. Переполненность кладбища привела к возникновению катакомб. Ну а после их сменили массовые захоронения в пригородах.

Я содрогнулась от ужаса, впервые осознав истинную природу Парижа: небольшое количество живых ходило по поверхности земли, хоронившей бесчисленные пласты мертвых.

Сурадж открыл решетчатые ворота кладбища, которые выходили на крутой склон.

– Сейчас в Невинных предают земле только богатых буржуа, в нишах, укрепленных строительным раствором, – объяснил он, указывая на аркады, окружавшие насыпь. – Но земля по-прежнему напичкана костями сотен поколений парижан. Эта манна продолжает привлекать упырей и по сей день.

На вершине склона в нос ударил стойкий запах гумуса, подпитываемый многовековым разложением трупов. Само кладбище выглядело как огромная, безмолвная пустошь, которую освещал бледный луч полной луны. Единственный источник света придавал стелам, заросшим колючими кустарниками и папоротниками, призрачный вид. Кресты на надгробиях систематически срывались в течение трехсот лет с тех пор, как гематический Факультет был возведен в ранг государственной религией.

Тут и там между гробницами стояли памятники: невысокие башенки, полностью обнесенные стеной, без окон и дверей.

– Что это? – едва слышно спросила я. – Оссуарии?[32]

– Нет, – ответил Сурадж, – реклузуары[33].

Пар из его рта усиливал впечатление нереальности. Во мраке высокая фигура юноши в капюшоне была похожа на саму Смерть.

– Пережиток Средневековья, – продолжал Сурадж. – В те времена кающихся грешников обоих полов запирали в подобных местах, чтобы те искупили грехи и вознеслись на Небеса. Сегодня нет священников, которые благословили бы это добровольное заточение… и кто знает, существуют ли Небеса на самом деле?

Сурадж больше ничего не добавил. Все догмы древних религий были запрещены Факультетом. Нельзя было говорить о загробной жизни смертных. Согласно убеждениям архиатров, только у вампиров имелась привилегия вечного существования после трансмутации.

– Что теперь? – Эленаис нетерпеливо щелкала металлическими суставами железной перчатки.

Сурадж снял с пояса кинжал халади.

– Без магии и приказов Дамы упыри не станут собираться в стаи. В поисках останков они прибудут сюда тайно, по одному. Нам нужно разделиться, чтобы поймать их. Тот, кто первым заметит упыря, криком предупреждает остальных. Напрягите слух: вы услышите их прежде, чем увидите.

Когда Сурадж и Эленаис ушли, я вынула шпагу из ножен – оружие, с которым научилась обращаться совсем недавно, во время занятий боевыми искусствами с шевалье де Сен-Лу. В родных лесах Оверня я привыкла охотиться с рогатиной… но сомневаюсь – будет ли достаточно простого булыжника, чтобы убить монстра.

Сжимая перламутровый эфес, я медленно брела между бледными каменными надгробиями, освещенными луной, с выцветшими, истертыми от времени надписями.

За мрачными аркадами, черными, как бездна, слышалась жизнь: запирание дверей, хлопанье ставней. Иногда вдалеке раздавался приглушенный крик – несчастный бродяга пал жертвой клыков рано вышедшего на охоту вампира.

Совсем рядом я ощущала дыхание ночного бриза в папоротниках, шуршание грызунов в кустах, хлопанье крыльев совы. По сравнению с вечным молчанием мертвых суета живых казалась ничтожной.

Но даже старательно напрягая слух, я не могла уловить ни звуков когтей, рывших землю, ни хруста костей в зубах упырей.

Появятся ли они сегодня?

Или по приказу своей госпожи они опустошают квартал на другом конце Парижа? Устраивают резню, о которой станет известно только завтра на рассвете?