Двор халифов

Мутаввакиль тщательно контролировал массы и ничего не выпускал из своих рук. Если прото-шииты благоговели перед Хусейном, то прото-сунниты Багдада стали чтить Ахмеда ибн Насра, который возглавлял неудавшееся восстание против Васика и был казнен лично халифом. Его тело отказались захоронить и выставили на публичное обозрение в Самарре, а голову отвезли в Багдад. Это стало постоянным напоминанием его последователям об их унижении. Мутаввакиль дал разрешение захоронить тело, но власти испугались размаха народного энтузиазма и вынуждены были послать огражу для разгона толпы: многих арестовали и выпороли. Тело передали племяннику убитого, который привез его в Багдад и соединил с головой. Когда похоронные дроги везли его по улицам, стекались толпы, чтобы притронуться к повозке, а позднее гладили место, где лежала голова мятежника. Халиф издал указ, запрещающий людям собираться у могилы: возникал суннитский святой, и правительство сильно волновали такие массовые демонстрации народных чувств^{489}.

В это время один из застройщиков в Багдаде, владевший в городе несколькими караван-сараями, попал в беду. Его обвинили в поношении друзей Пророка и первых трех халифов. Пока режимы Мамуна, Мутасима и Васика признавали мутазилизм, такое вполне принималось и даже поощрялось. Теперь же это ввергло несчастного в беду. Халиф, который явно проявлял личный интерес к подобным делам, написал правителю Багдада Мухаммеду ибн Абд Аллаху, требуя, чтобы несчастного запороли до смерти и не отдавали тело родственникам, а сбросили в Тигр^{490}.

Другой серьезной заботой халифа был выбор места жительства. Разделавшись с министрами Мутасима и идеологией мута-зилитов, он, вероятно, решил, что Самарра слишком переполнена осколками старого режима, чтобы туг было уютно. Видимо, как и Мамуна в последние годы правления, Мутаввакиля привлекала идея жить в Дамаске. Весной 858 года он приехал в город и объявил о своем намерении основать тут резиденцию и перевести туда все правительственные учреждения^{491}. Это означало драматический разрыв с традициями Аббасидов — все-таки Дамаск был столицей ненавистных Омейядов, и сирийские арабы испытывали традиционную вражду к Аббасидам. Вот как эта ситуация отразилась в одном коротеньком стихотворении:

Уже злорадствует Сирия над Ираком —
Уехать халиф, похоже, решение примет:
Но если страну бросаешь ты, как собаку.
Учти, красота хрупка и от развода гибнет.

Но гораздо сильнее, чем такие стихи, халифа беспокоило открытое сопротивление тюркских войск, которые располагались в Самарре. Тюрки-военные правильно понимали его действия как шаг к подрыву их монополии на военную элиту и были решительно настроены не допустить подобного. В конце концов они одолели: через пару месяцев халифу пришлось смириться с их требованиями и вернуться в Ирак.

Но это не погасило желания Мутаввакиля выстроить новую столицу. Он выбрал место севернее Самарры на восточном берегу Тигра. Тут он получил и безопасность, и места для награждения своих сторонников ценными участками земли. Деревни вокруг были принудительно скуплены, а их жители изгнаны. Следующим шагом было проведение воды к этой каменистой равнине над Тигром. Началось осуществление огромного проекта по строительству канала; как говорят, было нанято двенадцать тысяч рабочих. Все это стоило неимоверного количества денег. Как и на других строительных площадках Аббасидов, тут не было пужды в труде рабов — на работы нанимались свободные жители страны, и им платили достаточно, чтобы не было отбоя от желающих. В свете недавнего указа халифа весьма интересно, что человек, руководивший этим крупным проектом, был христиан ином^{492}.

Новый город Мутаввакиля должен был стать гораздо большим, чем просто пригород Самарры. Хотя район строительства соединялся со старым городом почти непрерывной линией зданий, халиф хотел, чтобы он стал новой, отдельной столицей — с собственной мечетью и, само собой, с собственным дворцом, названным в честь халифа Джафария. Даже для монарха с ресурсами Мутаввакиля потребовалось немалое время, чтобы закончить строительство зданий для правительства, и въехать в столицу он смог лишь 25 февраля 860 года^{493}.