Двор холода и звездного света (ЛП)

В задней части сводчатого, отделанного деревянными панелями магазина, ткацкий станок зашумел, щелкнул и темноволосая ткачиха продолжила свою работу, останавливаясь только для того, чтобы ответить на вопросы клиентов.

Это пространство настолько отличалось от лачуги, что принадлежала Ткачихе в лесу. Стрыге.

— У нас есть все, что нужно, — призналась я Элейн. — Кажется слишком много подарков.

— Это их традиция, — возразила Элейн, ее лицо все еще было румяным от мороза. — Они сражались и погибли на войне. Возможно, это лучший способ выразить благодарность, а не чувствовать себя виноватой. Помнить, что этот день для них что-то значит. Независимо от того, кто приобрел, а кто потерял, через праздник и подарки, мы чтим тех, кто сражался за само его существование, за мир, который сейчас есть в городе.

На мгновение я просто смотрела на свою сестру, удивляясь ее мудрости. Не новое пророчество. Просто ясные глаза и открытое лицо.

— Ты права, — сказала я, снимая символику двора, весящую передо мной.

Гобелен был соткан из ткани настолько черной, что, казалось, поглощал весь свет. Символы, однако, были нанесены серебряной нитью-нет, не серебряной. Своего рода радужной нитью, которая переливалась искрами цвета. Как сплетенный Звездный свет.

— Ты думаешь этот? — Спросила Элейн. Она ничего не купила за час, который мы провели вместе, но она останавливалась достаточно часто, чтобы подумать и по рассматривать товары. Она сказала, что ей был нужен подарок для Несты. Она искала подарок для нашей сестры, независимо от того, соизволит ли Неста присоединиться к нам завтра.

Но Элейн, казалось, была более чем довольна просто наблюдая за гудящим городом, наслаждаясь фейским светом сверкающим на гирляндах между зданиями и над площади, пробуя любую сладость, предложенную продавцами, слушая уличных музыкантов, играющих возле, теперь уже, молчаливых фонтанов.

Словно моя сестра тоже искала оправдание выйти из дома сегодня.

— Я не знаю, кому я его подарю, — призналась я, проводя пальцами по черной ткани гобелена. В тот момент, когда мои пальцы коснулись бархатной мягкой поверхности, они, казалось, растворились в ней. Словно материал действительно поглощал весь цвет и свет. — Но… — я посмотрела в сторону ткачихи, сидящей на другом конце комнаты, возле еще одной ткани, наполовину сотканной на ее ткацком станке. Оставив свою мысль незаконченной, я направилась к ней.

Ткачиха была Высшей Фэ, фигуристой и бледнокожей. Черные волосы заплетены в длинную косу, которая лежала через плечо на теплом красном свитере. Практичные коричневые брюки и сапоги из короткой шерсти завершали ее наряд. Простая, удобная одежда. Которую я могла бы надеть во время рисования или повседневных дел.

Честно говоря, я носила тоже самое под своим тяжелым синим пальто.

Ткачиха отложила работу, ловкие пальцы замерли и она подняла голову.

— Чем я могу вам помочь?

Несмотря на ее красивую улыбку, ее серые глаза были… пустыми. Не было никакого способа объяснить это. Пустыми и немного отдаленными. Улыбка пыталась компенсировать это, но не могла скрыть тяжесть залегшею внутри.

— Я хотела узнать о гобелене с символикой, — сказала я. — О черной ткани?

— Меня спрашивают об этом, по крайней мере один раз в час, — сказала ткачиха, ее улыбка, не выражала веселья.

Я немного поежилась.

— Извините. — Элейн подошла ко мне, держа пушистое розовое одеяло в одной руке и фиолетовое в другой.

Ткачиха отмахнулась от моих извинений.

— Это необычная ткань. — Она положила руку на деревянный каркас ткацкого станка. — Я называю ее пустотой. Она поглощает свет и создает иллюзию отсутствия цвета.

— Ты сделала это? — спросила Элейн, наблюдая за гобеленом через мое плечо.

Радостный кивок.

— Мой новый эксперимент. Хотелось соткать тьму и посмотреть, смогу ли я сделать ее глубже чем любой мастер до этого.

Сама побывав в пустоте, ткань, которую она соткала, очень хорошо подходила.

— Почему?

Ее серые глаза снова повернулись ко мне.

— Мой муж не вернулся с войны.

Откровенные, открытые слова пронзили меня.

Это была попытка удержать ее взгляд, когда она продолжила:

— Я начала создать пустоту на следующий день после того, как узнала, что он умер.

Рис не просил никого в этом городе присоединиться к его армиям. Они сознательно сделали выбор. Увидев смятение на моем лице ткачиха мягко добавила:

— Он думал, что это правильно. Сражаться. Он ушел с несколькими другими чувствовавшими то же самое, и присоединился к легиону Летнего двора, который они встретили по пути на юг. Он погиб в битве за Адриату.

— Я сожалею, — мягко сказала я. Элейн повторила мои слова, ее голос был нежным.

Ткачиха смотрела только на гобелен.

— Я думала, у нас будет еще тысяча лет вместе. — Она включила ткацкий станок. — За триста лет, что мы прожили в браке, у нас так и не получилось завести детей. — Ее пальцы двигались красиво, умело, несмотря на ее слова. — У меня ничего не осталось от него. Он ушел и пустота родилась во мне.

Я не знала, что сказать.

На его месте могла быть я.

Мог быть Рис.