Двор. Книга 2

В воскресенье утром Дина Варгафтик поехала на Староконный базар, чтобы купить себе какую-нибудь комнатную собачку: в последнее время, особенно по вечерам, она уже просто не могла находиться одна в квартире. Дина долго ходила и присматривалась, как вдруг, возле клетки с зелеными попугайчиками, увидела Ефима. Он был заросший и черный, на голове торчала какая-то зимняя шапка с красноармейской звездой, а глаза, ой, глаза были такие, когда он смотрел на этих птичек, что можно было рехнуться от одного этого. Сначала было даже страшно подойти к нему, но потом она взяла себя в руки, незаметно обогнула сзади и тихонько позвала: «Фимочка!» Он весь задрожал, как будто его ударили палкой по спине. Продавцы и покупатели, которые стояли рядом, засмеялись, а она готова была наложить на себя руки, до того было жалко и больно. И тут, Дина даже сама не знает, как это пришло ей в голову, она решила соврать:

— Фима, если бы вы знали, как плачет ваша Лизочка и каждую минуту спрашивает, где ее папа, вы бы так не поступили. Разве ребенок виноват!

Ефим немножечко постоял рядом, она ждала, что он ответит, но он не произнес ни одного слова, повернулся спиной и пошел к воротам, которые со стороны Дюковского сада.

Дина так расстроилась от этой встречи, что забыла, зачем она здесь, на Староконном базаре, и с чем пришла, с тем и ушла.

Тося Хомицкая, когда узнала все в подробностях, сказала: это не случайно, что Дина именно сегодня пошла на Староконный покупать себе собаку и встретила там Ефима, Собака — это хорошая примета.

— Ой, — отмахнулась Дина и покраснела до самой шеи, — вы такое иногда скажете, Тося, что просто уши вянут.

Люди во дворе теперь успокоились и почти все соглашались с Лялей Орловой, что по-настоящему пострадал один Дегтярь, который чуть не заплатил своей жизнью. Полковник Ланда навестил больного, познакомился с историей болезни, поговорил с лечащим врачом и, в итоге, заявил, что у нашего Овсеича — банальный ангиоспазм, имеется небольшая ишемия; с такими болячками, если не трепать себе и другим нервы, можно тянуть еще двадцать лет.

— Ланда, — вздохнул товарищ Дегтярь, — я тебя слушаю и начинаю подозревать самого себя, что здесь не обходится без притворства.

— Овсеич, — ответил полковник, — не мудри. Я сказал, что надо беречь нервы, а не выдумывать себе лишние трудности и проблемы.

— Лишние трудности и проблемы, — повторил товарищ Дегтярь. — А кто же их выдумывает?

Полковник Ланда засмеялся:

— В данный момент выдумывает их Дегтярь, и я, как медик, запрещаю ему чинить ущерб здоровью советского человека.

— Есть, товарищ полковник медицинской службы! — Иона Овсеич сощурил глаза, в щелках хорошо были видны черные, как яблочко на мишенях, зрачки.

На другое утро дворничку Феню Лебедеву срочно вызвали в милицию, к следователю. Человек в гражданской одежде пристально посмотрел на нее и спросил: известен ли ей такой — Граник Ефим Лазаревич? Вместо того, чтобы сразу ответить, Лебедева сунула пальцы в рот, прикусила зубами и вскрикнула:

— Покончился?

Нет, сказал следователь, живой, и тут же задал новый вопрос: а почему Лебедева думает, что он должен был покончить с собой? Феня ответила, она так не думает, а просто испугалась за человека. Хорошо, кивнул следователь, но все-таки она не предполагала ничего другого, а именно это: что Граник покончил с собой. Почему?

Феня минуту помолчала и ответила: все жильцы и соседи говорят, что Граник был немножко тронутый еще до войны, а она до войны в этом дворе не жила, пусть спрашивают у тех, кто жил. Следователь посмотрел на нее пристально, как вначале, когда она только зашла, и сказал: Граник лежит в больнице, на Слободке, состояние тяжелое, его привезли из Дюковского сада — пытался повеситься.

В тот же день и на следующий милиция вызывала Орлову, Хомицкого, Дину Варгафтик и Клаву Ивановну. Беседа шла с каждым в отдельности, следователь предупреждал, чтобы говорили только правду, за ложные показания будут нести ответственность, однако, с какой стороны ни начинали, все сходились на том, что Ефим Граник всегда, еще с молодых лет, старался в своем поведении выделиться среди обыкновенных нормальных людей. Через день вызвали повторно Лялю Орлову, а потом больше уже никого не тревожили.

Товарища Дегтяря, хотя он чувствовал себя намного лучше и мог теперь самостоятельно двигаться по коридору, про новую выходку Ефима, конечно, не поставили в известность. Наоборот, Ляля сообщила, что весь двор, без исключения, стопроцентно подписался на новый заем, а насчет Ефима позволила себе выдумать небольшую подробность: как старуха Малая взяла Лизочку за руку, вместе зашли к нему, и у Ефима, в конце концов, заговорила гражданская совесть.