Двор. Книга 2

— У него разыгралась печень, — пошутил товарищ Дегтярь, — так мы должны страдать!

Ефим поставил чайник на электроплитку. Иона Овсеич поинтересовался, как он расплачивается за свет с Чеперухами, поскольку счетчик общий, а Катерина такая, что у другого легче вырвать зуб мудрости, чем у нее копейку. Ефим ответил, что имеет дело исключительно с Зиновием, который отдаст скорее свой рубль, чем захватит чужой, а какие отношения у мужа с женой — это их личное дело.

— Граник, — шутливо погрозил пальцем товарищ Дегтярь, — что-то у тебя сегодня воинственное настроение.

Хозяин присел к столу, несколько секунд молча наблюдали, как раскаляется докрасна спираль электроплитки; товарищ Дегтярь сказал, что так в богатых домах Одессы старые барыни когда-то сидели у камина и завороженно глядели на пылающие угли. Ученые объясняют это как атавизм, то есть возврат к первобытно-общинному строю, когда люди только научились добывать огонь, садились в кружок возле костра и спасались от лютой стужи. Однако, перебил сам себя гость, нам от их каминов и костров ни холодно, ни жарко, поскольку своих дел по горло.

— Ефим, — обратился товарищ Дегтярь, — я имею в виду конкретно тебя: сегодня утром к тебе заходила общественная уполномоченная по займу Идалия Орлова, но посещение осталось без результата. Она объясняет нам, что Граник просто встал с левой ноги. Мы со Степаном тоже хотим так считать, тем более, что весь двор, кроме одного Граника, подписался поголовно.

По стенке чайника на раскаленную спираль скатилась капля воды и громко зашипела. Хозяин и гости невольно вздрогнули. Степан сказал, что надо хорошо вытирать посуду, когда ставят на плитку: от влаги быстро образуется окалина и тончает спираль, а сейчас ее за деньги не достанешь.

Ляля взяла со спинки стула, на котором стояла плитка, кусок хлопчатки, тщательно вытерла чайник, затем вытряхнула, опять повесила на спинку и вернулась на свое место.

— Ну, — произнес товарищ Дегтярь, — будем играть в молчанку?

Ефим низко опустил голову, так что гости могли хорошо видеть круглую, как блюдечко, глянцевую плешь, и старательно выцарапывал ногтем зеленое пятно на клеенке.

— Ефим Граник, — окликнул товарищ Дегтярь, — гости могут подумать, что перед ними итальянская забастовка.

Ефим поднял голову, посмотрел своими татарскими глазами и сделал вид, что удивлен: если гости пришли пить чай, некуда спешить, впереди еще целая ночь, чайник в конце концов закипит, а кому медленно и не терпится, можно написать коллективную жалобу на электростанцию.

— Опять строишь из себя Ваньку-рутютю! — ударил пальцем по столу товарищ Дегтярь. — Орлова, дай сюда подписной лист, поставь ему пятьдесят рублей, и пусть попробует сказать нет!

— Нет! — крикнул Ефим, голова затряслась, как будто ударило током. — И не смей называть меня Ванька-рутютю, или я убью тебя!

Иона Овсеич машинально подался назад, сильно побледнел, Ляля схватилась руками за щеки. Степан просил всех успокоиться, только сами себе нервы накручивают, но Ефим окончательно взбесился и стал орать на всю квартиру, что тридцать лет, сколько он здесь живет, этот Дегтярь день и ночь пугает, угрожает, стращает! А на каком основании, кто дал ему право!

— Лагерник! — замахал кулаком Иона Овсеич. — Тебя посадили по ошибке? Тебя выпустили по ошибке!

Из комнаты Чеперухи постучали в стенку, чтобы разговаривали потише, а то дети проснутся. Степан подошел к Ефиму, взял за плечи и усадил на место.

— Степан, — плачущим голосом повторил Ефим, — я тебя спрашиваю; на каком основании и кто дал ему право?

Иона Овсеич окончательно взял себя в руки, бледность почти совсем прошла, и заговорил медленно, тихо, как будто с самим собою наедине:

— Весь наш народ, от края и до края, с огромным подъемом подписывается на новый заем, и только один на сто девяносто миллионов говорит: нет. И этот один — Ефим Граник из нашего двора.

— Степан, — плачущим голосом обратился Ефим, — зачем он так нагло перевирает? Я подписался у себя на заводе Марти — он же хорошо знает!

— Перестаньте притворяться! — закричала Ляля. — Все подписались у себя на производстве, а здесь мы живем. Домохозяйки, которые нигде ничего не зарабатывают, и то подписываются, экономят на своей семье, а вам и экономить не надо.

— Значит, — Ефим крепко зажмурил глаза, возле переносицы выступили слезы, — я виноват, что фашисты убили мою жену, убили моих детей, а Лизочке больше нравится у тети Тоси, чем у родного папы?

Ляля не успела ответить, вмешался Иона Овсеич:

— Орлова, как раз здесь ты не права. Вина виной, а беда бедой. Но скажи другое: когда Граник, который больше двух лет сидел в плену, вернулся домой, а квартира была занята, его не оставили на улице под открытом небом, наоборот, выделили угол за счет семьи офицера-инвалида, дали место на передовом заводе, а теперь завком планирует ему комнату со всеми удобствами в поселке судоремонтников.