Двор. Книга 2

На прощанье Катерина Чеперуха подошла к Гранику и в присутствии Ляли Орловой еще раз предупредила: из его комнаты к ним опять перебежала мышь, она специально оставила в мышеловке, чтобы показать соседям, и если он не примет меры, пусть пеняет целиком на себя.

Ефим возмутился:

— А где доказательство, что это мышь Граника, а не ваша собственная! Может, она вам показывала свой паспорт?

— Фима, — Ляля скривилась, как будто ей в рот сунули что-то горькое, — достаточно посмотреть вашу квартиру!

— Знаете что, — вдруг засмеялся Ефим, — я на вас всех положил дом и дачу, и еще впридачу!

Час или полтора после этой сцены Ефим сидел у себя в комнате, рисовал на бумаге разных чертиков, немного послушал радио — передавали, что в Туркмении задерживаются с ремонтом сельхозтехники, а весенние полевые работы в климатических условиях Средней Азии уже на носу, — подрихтовал крышку рукомойника, забил пару гвоздей в стул, чтобы не съезжало сиденье, но в душе по-прежнему не проходило тяжелое чувство, наоборот, даже усилилось. Он немного привел себя в порядок, почистил ботинки, надел свежую рубаху и поднялся к мадам Малой.

Клава Ивановна встретила приветливо, сказала, если бы не ее возраст, могли бы подумать, что навещает любовник, так Ефим зачастил, но тут же сама опровергла эти подозрения: с таким лицом ходят не к любовнице, а на кладбище. Гость молчал, Клава Ивановна несколько секунд внимательно рассматривала и спросила:

— Что с тобой? В чем дело?

Ефим поднял правую руку и показал большим пальцем назад, в сторону двери:

— Они меня преследуют. Они хотят меня выжить. Клава Ивановна рассердилась:

— Перестань говорить глупости! Никто тебя не выживает. Ефим снова поднял руку, показал большим пальцем назад и повторил:

— Они меня преследуют. Они сказали, что выгонят меня.

— Дуры! — еще больше рассердилась Клава Ивановна. — Я поговорю с ними так, что в другой раз им не захочется. Скажи мне, ты ужинал? Я хочу выпить с тобой стакан чаю.

Клава Ивановна налила из термоса, чай был не очень горячий, но гость попросил ложечку, набирал в нее, дул, чтобы остудить, и сладко причмокивал.

— Фима, — мадам Малая укоризненно покачала головой и вздохнула, — тебе пора жениться. И надо взять такую жену, которая хорошо держала бы тебя в руках.

Остаток из термоса хозяйка налила гостю, он по-прежнему пил с ложечки и причмокивал.

— Перестань чмокать, — рассердилась мадам Малая, — надо иметь железные нервы, чтобы выдержать тебя!

От неожиданности гость вздрогнул, невольно прижался к спинке стула, хозяйка подошла к нему, подергала за ухо, как будто в детском саду, и опять повторила:

— Фима, тебе надо жениться.

— Нет, — закричал ни с того ни с сего Ефим, — я не уйду отсюда! Я вижу вас всех насквозь, напрасно лелеете свои козни! И можете передать своему Овсеичу: я его не боюсь, я никого не боюсь!

— Глупый человек, — Клава Ивановна сплела пальцы и выставила руки вперед, — при чем здесь Овсеич?

— При чем здесь Овсеич? — Ефим вскочил как ошпаренный. — А при том, что он стоит сейчас возле дверей и подслушивает каждое слово. Вот!

Ефим распахнул двери, было впечатление, будто в самом деле что-то промелькнуло, Клава Ивановна машинально выглянула, но надо было окончательно сойти с ума, чтобы хоть на одну секунду поверить в эти дурацкие подозрения.

— Слушай меня, — сказала Клава Ивановна, когда оба немного успокоились, — завтра или послезавтра я с тобой сама зайду к Дегтярю, и ты увидишь своими глазами, что твои фантазии и действительность — это как небо и земля.

На другой день Ефиму пришлось отстоять у себя на заводе дополнительно почти целую смену — надо было срочно закончить покраску сухогруза «Ленинский комсомол», — потом Клаву Ивановну схватил жестокий кашель, старуха заходилась до посинения, а тринадцатого января радио и газеты сообщили об аресте большой группы видных врачей, которые долгие годы орудовали в армии и органах здравоохранения, и люди были так потрясены, что не могли уже говорить ни о чем другом.

Опять на передний план выплыла история с Ландой, и теперь не требовалось большого ума, чтобы увидеть одну общую цепь — Москва, Ленинград, Одесса и все другие города, где эти убийцы и бандиты имели свою агентуру.

В доме у Зиновия был настоящий траур, отец и сын ходили, как пришибленные, а бабушка Оля десять раз на день хлопала руками и повторяла:

— Чего им не хватало! Деньги, дачи, машины, трехкомнатные квартиры — и все им мало, не могут нажраться и напиться. Бандиты, ой, бандиты!

Катерина вначале не принимала участия в разговорах, лишь посматривала на Зиновия, ожидая первого слова от него, но, в конце концов, не выдержала и сама обратилась:

— Молчишь? Молчальник. Теперь тебе чего: только молчать.

Ефим несколько дней держался особняком от всех, нельзя было близко к нему подступиться, но с расстояния тоже хорошо было видно, какие камни давят человеку на сердце. Невольно начинали одолевать прежние опасения, как бы он опять не наложил на себя руки, и старый Чеперуха буквально силой ворвался к нему в комнату, чтобы услышать, наконец, от него слово.