Двор. Книга 2

— Ну, будь! — Артюхов дружески похлопал по плечу, сказал, что завтра-послезавтра планируется рейд на обувную, пока Дегтярь болен, райком взял под свой усиленный контроль, у дверей вспомнил про шоколадку в кармане, вынул, положил больному на живот и велел поправляться.

Клава Ивановна, когда гость ушел, вернулась в палату, присела на угол койки и хлопнула себя по коленям:

— Артюхов! На тебе: Артюхов! Откуда он взялся?

Иона Овсеич молчал, под глазами легли огромные, как царский пятак, каленые круги, а старуха, будто ослепла и оглохла, еще больше расходилась: почему Дегтярь позволил, чтобы какой-то Артюхов с ним так разговаривал!

— Малая, — с трудом произнес Иона Овсеич, — успокойся: это не какой-то Артюхов, это заведующий промышленным отделом. Он хороший парень.

— Хороший парень, — покачала головой старуха, — ой, Дегтярь, Дегтярь!

Больной повернулся на другой бок и тихонько застонал:

— Малая, почему мне так нехорошо? Эти антибиотики уже давно должны были мне помочь.

— Потерпи, — сказала Клава Ивановна, наклонилась, провела пальцами по щекам, сухо похрустывала щетина, — потерпи еще немного.

До середины ночи больной ворочался с боку на бок, дважды просил, чтобы дали люминал или барбамил, после таблетки в голове делалась какая-то порожняя тяжесть, вроде давит во все стороны, а внутри пусто, на десять-пятнадцать минут брала дремота, затем просыпался в тревоге, ладони покрывались потом, в первые секунды не мог вспомнить, где находится, хотелось позвать на помощь, у дверей горела синяя лампочка, немного успокаивался, опять брала дремота, и все повторялось сначала.

Перед рассветом, небо еще было черное, но звезды теряли свою яркость и мигали все быстрее, вроде догорают и очень торопятся, нахлынула жуткая тоска. Было ощущение такого одиночества и такой безысходности, как будто за всю жизнь ни с кем не обмолвился ни единым словом, не слышал человеческого голоса, а пролетел, прочертил — куда-то, откуда-то, — на полсекунды след в пространстве и погас. Иона Овсеич пытался вызвать приятные воспоминания, что-нибудь из детских лет, но все сбилось в одну точку, время не разделяло событий, начало было концом, конец был началом, прошедшее, настоящее, будущее — все было позади.

— Я умираю, — прошептал Иона Овсеич, — мамочка, я умираю.

По всему телу, как будто в один миг смазали с головы до пят эфиром, прокатилась волна ледяного холода, перехватило дыхание, сердце сделалось огромным, от живота до горла, но продолжало уплотняться, разбухать, ребра уже не выдерживали натиска, дальше могло быть только одно — взрыв, тело разнесет на миллионы частиц, частицы разлетятся во все стороны! — больной собрал последние силы, прижал ногу к ноге, руки к туловищу, голова приросла к подушке, и вдруг изнутри трахнуло, мотнуло, закрутило, из-под спины рвануло кровать, едва успел схватиться руками и ступнями, бесчисленные будильнички ударили своими молоточками, и били, били, били, пока Иона Овсеич не заплакал — свободно, не стесняясь, как плакал далеко-далеко в детстве.

Начало светать, за стеной, в соседней палате, включили радио: Москва передавала утренний выпуск последних известий. Раньше всех в Туркмении закончил весенние полевые работы колхоз имени Калинина Тедженского района Марыйской области. Всего на один день от соседей отстали труженики сельхозартели имени Героя Советского Союза Курбана Дурды, теперь оба колхоза соревнуются за досрочное выполнение своих обязательств перед государством. Несмотря на суровые погодные условия, продолжают наращивать темпы куйбышевские гидростроители, укладка бетона в котлован ведется новыми прогрессивными методами, которые позволят на восемь месяцев опередить сроки, предусмотренные в плане. Отличный подарок Родине преподнесли станкостроители Одесского завода имени Кирова: они сконструировали станок с программным управлением, на котором обработка деталей может вестись с точностью до тысячных долей миллиметра.