Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

Как-то Киршон прислал в Кремль свою новую пьесу. Через шесть дней Сталин ответил: «Товарищ Киршон, ваша пьеса неплоха. Ее следует немедленно поставить в каком-нибудь театре».

Киршон, бездарь и один из тех графоманов, которые яростно и упорно травили Булгакова, был вознагражден за политическую преданность. После появления социалистического реализма он обратился к Сталину и Кагановичу с письмами, в которых патетически задавался вопросом, не потерял ли Киршон доверие. «Почему вы спрашиваете о доверии? – поинтересовался вождь. – Поверьте, Центральный комитет полностью удовлетворен вашими произведениями и всецело вам доверяет».

Литераторы нередко обращались к Сталину как к третейскому судье и просили рассудить споры. Когда писатель вождю не нравился, он обычно не церемонился. «Клим, мое впечатление об авторе: первоклассное трепло, но считает себя мессией. Да! Да! Сталин», – написал вождь Ворошилову об одной статье.

Сталин, Молотов и необразованный сапожник Каганович решали важные литературные вопросы. Молотов, к примеру, как-то набросился на Демьяна Бедного с абсурдной критикой и личными угрозами. Ходили слухи, что поэт якобы посмел пожаловаться Сталину на премьера, который на полном серьезе читал ему лекции о литературе. Председатель Совнаркома упрекал поэта в том, что тот якобы распускает сплетни о разногласиях среди партийных руководителей. Молотов даже учил Бедного, как писать стихи: «Очень пессимистично. Нужно дать окно, через которое будет светить солнце (героизм социализма)».

Сталин не скрывал от Горького и других писателей, что он с Кагановичем правит статьи. Наверняка подобные признания приводили бедных литераторов в ужас. В театрах Сталин давал оценки новым спектаклям и пьесам при помощи языка жестов. Молотов и Каганович ловко их расшифровывали и пунктуально им следовали. В ложе для членов политбюро и комнатке за ней, где вожди проводили антракты, Сталин комментировал не только игру актеров, но и убранство фойе. Каждое его слово, каждое высказывание становилось объектом пересудов. Рождались легенды, принимались важные решения, которые влияли на карьеру актеров.

Как-то раз Иосиф Виссарионович пришел на спектакль о Петре Великом по пьесе Алексея Толстого, еще одного недавно вернувшегося эмигранта. Толстой и Горький были самыми богатыми писателями в Советском Союзе. Граф Толстой, незаконнорожденный дворянин-ренегат, вернулся в Россию в 1923 году и был назван «красным графом». Он отлично освоил искусство литературной изворотливости и хорошо изучил требования Сталина: «В нашей профессии нужно быть акробатом!» Пьеса Толстого «На дыбе» подверглась суровой критике большевистских писателей. Сталин ушел из театра, не досидев до конца спектакля. Насмерть перепуганный режиссер проводил его к машине. Решив, что ранний уход вождя означает недовольство пьесой, все наперебой начали ее ругать. Это продолжалось до тех пор, пока не вернулся сияющий режиссер.

– Товарищ Сталин сообщил мне свою оценку, – сказал он и передал слова вождя: – «Отличный спектакль. Жаль только, что Петр прописан недостаточно героической фигурой».

Конечно, критика тут же стихла.

Сталин пригласил к себе Толстого и рассказал ему о «правильном историческом подходе» к следующему грандиозному проекту. Так родился роман «Петр Первый».

Ситуация в точности повторилась с Кагановичем. Железный Лазарь не досидел до конца нового спектакля театрального режиссера-авангардиста Мейерхольда. Испуганный Мейерхольд тоже пошел за партийным руководителем к машине. Он был очень расстроен тем, что спектакль не понравился. Тем не менее Каганович защитил актера Соломона Михоэлса, еврея по национальности. Как у знатных вельмож XVIII века, у каждого большевистского руководителя были свой театр, свои поэты, писатели и певцы, которым они покровительствовали и которых защищали. Они принимали любимчиков у себя на дачах и ездили к ним домой. Но когда тот или иной литератор попадал в опалу партии, вожди тут же забывали о своих протеже.

* * *

30 июля 1934 года, через месяц после гитлеровской «Ночи длинных ножей», Сталин направился на дачу в Сочи. Там он встретился со своим старинным фаворитом Сергеем Кировым, который не хотел ехать в Сочи, и с новым – Андреем Ждановым, который считал такое приглашение большой честью. Отдыхали они вчетвером. Жданов привез сына Юрия, будущего зятя Сталина, юношу, которого вождь считал идеалом нового советского человека. Они собрались в даче на Красной Поляне.