Машинист кивнул, дернул за рычаг, располагающийся справа.
«Пуф-ф…» – издала дрезина и остановилась. Все пассажиры, сидящие в ней, покачнулись вперед-назад, а машинист, ловко спрыгнув на перрон, поспешил к развалу.
На какое-то время повисло молчание, Тим даже удивился. Немчинов сидел напротив и усмехался одной стороной рта. Взгляд неправильных разноцветных глаз был направлен поверх плеча левого конвоира, в нем отражались огни ламп накаливания, развешанных на путевых стенах. Лишь проследив за этим взглядом и обернувшись, Тим понял, в чем дело.
У развала машинист оказался не один. Две хорошо одетые дамы степенного вида стояли впереди. Одна – в черном длинном приталенном пальто и в фетровой шляпе, из-под которой торчали ярко-рыжие вьющиеся пряди, – набирала книги. Каждый раз, когда она тянулась за следующим переплетом, приподнимался рукав, оголяя стройное запястье, на котором сверкал, переливаясь золотым и матово-белым, широкий браслет с мелкими красными камнями. Вторая – в кожаной куртке кремового окраса и цветастом платке – стояла рядом и смотрела на соседку с явным неодобрением, читавшимся и в позе, и в выражении грубоватого лица. Особенно – в тонких поджатых губах, бровях, сведенных на переносице, и теребящих друг друга кистях рук. На безымянном пальце правой женщина носила крупное и не слишком красивое кольцо, сплавленное из трех разных: тусклого бронзового, золотого и стального. В среднее был вставлен квадратный розовый камень.
– Ванечка купить при оказии просил, – сказала первая женщина. Она и не думала оправдываться, просто информировала. – Очень уж он фантастику уважает.
– Фантастику? – вторая неприязненно сморщила нос, отчего лицо стало напоминать оскаленную крысиную морду. – Ты чего же, хочешь, чтобы он у тебя совсем дураком вырос?
Первая женщина тоже нахмурилась, впрочем, скорее удивленно, чем недовольно. Две параллельные морщинки расчертили высокий лоб. Немного подумав, она положила верхнюю книгу из стопки обратно на лоток, а затем поинтересовалась подчеркнуто вежливо:
– А твой что читает?..
– Мой?.. – вторая спала с лица. – А ничего, – недовольно пробурчала она. – Тунеядец растет. Лишь бы лежать и в потолок поплевывать – ни целей, ни увлечений.
Первая женщина снова взяла книгу и положила поверх стопки, а затем – еще две.
– Чтобы уж наверняка, – пояснила она иронично.
– Почему здесь столько военных? – спросил Тим, когда все интересное закончилось.
– Стратегическое положение станции и относительно недавняя война с Красной Линией, – ответил Немчинов и указал на ветвистую трещину, прошедшую по мрамору.
Тим присмотрелся внимательнее. Ослепленный чистотой и красотой станции, он поначалу не заметил ни проломов и трещин, ни вырванных из арок кусков мрамора.
– Живут, как на границе, – пробурчал Индеец.
– Как на границе и живут, – то ли согласился с ним, то ли возразил Таракан.
Наконец-то возвратившийся машинист передал книгу Немчинову: небольшую, выполненную в зелено-черно-серых тонах. На обложке был изображен бюст мужчины: римский нос, высокий лоб и скулы, большие миндалевидные глаза. Название – «Властелин мира» – располагалось сразу под ним, а вот имя автора Тим прочесть не успел: Немчинов быстро спрятал том за пазуху.
– Перечитаю, освежу в памяти и поделюсь, – пообещал он.
Тим кивнул. С советской фантастикой он был знаком неплохо. Другое дело, что признаваться в этом сейчас не стоило: опасения вызывал не столько Немчинов, который и так знал многое, сколько его спутники. Все же докладывать могла не только Маряна – в этом ганзеец тоже оставался прав: нельзя обвинять несимпатичного тебе человека во всем.
«Добрынинскую» – монотонно-шумную, переполненную и какую-то усталую – проехали быстро. Взгляд только и успел выцепить красный мрамор и нервно-настороженные лица.
– Какие-то они убитые, – заметил Тим.
– Народу много. Работы немало. Прибыли почти нет, – откликнулся Немчинов. – Не покривлю душой, если скажу, что «Добрынинская» – самая бедная станция Содружества. Как думаешь, какое из человеческих качеств самое разрушительное?
– Страх, – ответил Тим, не задумавшись.
Немчинов покачал головой и произнес:
– Лень. Именно она – основная причина зависти, страха, ненависти. Тот, кто ленится, всегда найдет кучу отговорок, чтобы ничего не предпринимать, и он же будет искренне недоумевать, почему жизнь у других складывается удачнее, чем у него. Недоумение раньше или чуть позже перерастет в зависть, неудовольствие и злость. По нынешним временам, само собой, не выйдет лежать на боку постоянно, но можно все делать неспешно, спустя рукава. Ну, а завистливый человек, поставивший большой жирный крест на себе, вполне способен забить и на окружающих – ему ведь их нисколько не жаль.
– Это вы к чему, Олег Николаевич? – спросил Таракан.
Немчинов пожал плечом.
– Да так, рассуждаю, – произнес он. – С таким отношением к жизни и до бандитской вольницы недалеко. Лентяи весьма охотно становятся отморозками. Вот уж кого я с удовольствием пустил бы в расход – всех до единого. Меня не столько фашисты раздражают, сколько эти.