Дворец утопленницы

Домой Фрэнки шла, не поднимая головы, уставившись на свои кожаные «оксфорды», которые были заляпаны отвратительной жижей, выдававшей себя за снег. Через неделю Рождество. В прошлом году она встречала его одна, и теперь вряд ли что-то изменится. Впрочем, Фрэнки это нисколько не огорчало, она испытывала лишь облегчение, оттого что не придется улыбаться и кивать, рвать рождественские хлопушки[43], водружать на голову бумажную корону, смеяться над идиотскими шутками и притворяться, будто все в порядке, все как прежде.

Уж лучше провести Рождество в одиночестве.

Наверное, так ей на роду написано.

Но сложилось все иначе.

Джек с Леонардом заявились рано утром в канун Рождества и вытащили ее из дома. Наотрез отказываясь объяснять, что происходит, они долго водили ее от магазина к магазину: в «Фортнум и Мейсон» купили шоколадных конфет и полдюжины бутылок шампанского, до того дорогого, что Фрэнки лишь ахнула, в мясной лавке взяли гуся и все, что к нему полагается, у зеленщика – остальное, а напоследок заскочили на уличный базар, где еще продавали последние в этом году рождественские елки. Дома, пока елку наряжали, Джек приготовила всем по горячему коктейлю с терновым джином, а после сварила некое подобие рождественского пунша, очень мало отличавшегося на вкус от чистого джина и ставшего причиной нескольких кулинарных фиаско, которые Леонард благополучно пропустил, занимаясь починкой капающего крана в ванной, а когда ужин был наконец готов, все трое расселись за столом с бокалами искристого шампанского и пожелали друг другу счастливого Рождества.

Фрэнки представила, как они, должно быть, выглядят со стороны – веселая, беззаботная и беспечальная троица. Две трети присутствующих и впрямь были вполне беззаботны. Отличалась лишь Фрэнки – под внешней оболочкой монотонно и безостановочно билось что-то чужое, темное.

Джек и Леонард уехали поздно ночью, на прощанье пообещав звонить, и Фрэнки с улыбкой махала им вслед, ощущая прежде неведомую ей грусть. Ей страшно повезло с друзьями, но искренняя благодарность мешалась с невыразимой тоской обо всем, через что пришлось пройти, чтобы научиться ценить их.

Лишь закрыв дверь, Фрэнки осознала, что за весь вечер разговор ни разу не зашел ни о Гилли, ни о человеке, который прятался на соседской половине палаццо. Будто и не было на самом деле ни Венеции, ни наводнения, ни всего остального.

И жизнь потекла как прежде.

Фрэнки просыпалась рано утром, ехала на девяносто первом в Британский музей, а вечером, незадолго до заката, на нем же возвращалась в Крауч-Энд. Порой, перед тем как садиться за работу, она позволяла себе позавтракать. В нескольких шагах от читального зала располагалось небольшое кафе, и, хотя его хозяйка была не англичанкой, а итальянкой из Сорренто, только она готовила яйца пашот именно так, как любила Фрэнки – без уксуса, в круглой форме, чтобы белок по краям получался мягким и нежным, без пригоревших хрустких ошметков, как бывало в других кафе, а желток оставался жидким, – и подавала к ним крепкий чай с капелькой молока.

Посетителей она неизменно встречала мелодичным «доброго утречка», и у Фрэнки сжалось сердце, когда она впервые за зиму вошла в кафе и, услышав знакомый певучий голос, внезапно осознала, как сильно скучала по нему. И не только это. Внезапно, впервые после приезда, она по-настоящему почувствовала, что вернулась домой.

Венеция превратилась в смутное воспоминание, к которому Фрэнки с течением времени обращалась все реже. Она понемногу погружалась в прежнюю жизнь, мир сужался до комфортных пределов дома и пары миль вокруг. Иногда к ней заглядывали Джек и Леонард, порой Джек приезжала одна. Они нередко встречались в кафе неподалеку от Британского музея за чашкой чая и кусочком торта «Виктория»[44] с малиновым джемом и сливками, вкус которых когда-то казался таким привычным и обыденным. Но больше Фрэнки не позволит себе принимать их как должное. Жизнь наладилась, все хорошо. Нет, одернула она себя, поднимаясь навстречу подруге поздним январским вечером, после целого дня плодотворной работы над книгой, все лучше, чем когда-либо.

Глава 23

Когда Фрэнки открыла дверь, на пороге стояла Джек.

– Слышала новости? – сказала она и, не дожидаясь приглашения, протиснулась мимо подруги в прихожую. – Ох, как я продрогла. Может, чайник поставим? – Ответ не требовался, она уже направлялась по коридору на кухню.

Обычно Фрэнки нравилось наблюдать, как Джек хозяйничает в ее квартире точно у себя дома, роется в кухонных шкафах, на первый раз для порядка спросив разрешения. Но теперь она испытывала лишь ужас при мысли о новостях, которые принесла подруга.

– Что стряслось? – спросила она, заходя на кухню следом за Джек, успевшей уже налить воды в чайник и поставить его на плиту.

Та, до сих пор в пальто, перчатках и присыпанной мокрым снегом шляпке, ответила вопросом на вопрос:

– Где у тебя спички?

– Вот. – Фрэнки вручила ей коробок, который по рассеянности сунула между банками с мукой и сахаром. – Что стряслось? – повторила она.