Дворец утопленницы

– Ее душевное состояние… – повторила она, спешно подстраиваясь под новые обстоятельства. Коронер кивнул. – Она… пожалуй, она много переживала.

Брови коронера моментально взлетели:

– Переживала?

Фрэнки переступила с ноги на ногу.

– Да.

– И о чем же она переживала, мисс Крой?

– О своем романе, – вдумчиво проговорила Фрэнки. – Нужно было сдать рукопись к определенной дате, времени оставалось мало, а у нее не получалось.

– Что не получалось?

– Дописать.

– Ясно, – сказал коронер. – Вам, как профессиональной писательнице, знакомо это чувство? И сопутствующий ему стресс?

Фрэнки кивнула:

– Разумеется.

Она судорожно соображала, расставляла факты по местам. Вот как все было. Вот объяснение, которое все примут и поймут. Творцы – люди неуравновешенные. Именно за этот старый как мир стереотип и ухватилась публика – ведь кто сидит сегодня в этом зале, как не публика, не театральные зрители, явившиеся послушать душераздирающую историю молодого таланта, сгинувшего во цвете лет.

И пошло-поехало, коронер принялся спрашивать Фрэнки о рабочем распорядке, о тяготах писательской жизни, о том, что она чувствовала, когда вдохновение вдруг пропадало.

Отчаяние – именно это слово первым пришло ей в голову.

– Понимаете, я сама не так давно столкнулась с творческим кризисом, – сказала она, хотя вовсе не планировала об этом упоминать. – Никогда прежде со мной ничего подобного не случалось. Но… скажем так, последний год был непростым. Я опубликовала очередной роман, отзывы оказались весьма посредственными, в прессе стали появляться нелестные рецензии, и сколько я ни твердила себе, что все это неважно, что не стоит обращать внимания, меня это задевало. Когда знаешь, что другие читают твои тексты, что какие-то посторонние люди оценивают каждое слово, каждую идею, это… это бывает страшно. Очень страшно. Никогда прежде я об этом не задумывалась. И просто жила с этим страхом. Он угнездился внутри. Вот здесь, прямо в груди. – В глазах защипало. Фрэнки вдруг поняла, что в зале суда стоит абсолютная, оглушительная тишина. Она тихонько кашлянула. – Я имею в виду, – продолжала она, стараясь собраться с духом, унять дрожь в голосе, – что такой страх может парализовать. Когда сидишь над пустой страницей и не можешь найти слов… в такие моменты наступает отчаяние. Иначе и не скажешь.

После короткой паузы коронер кивнул и, повернувшись к притихшим зрителям, которые ловили каждое его слово, вслух повторил: отчаяние. Фрэнки ощутила какую-то перемену не только внутри себя, но и снаружи, в зале суда, поняла, что им наконец удалось подобраться к самой сути.

После этого допрос продолжался недолго.

– Мисс Крой, – произнес коронер, по тону которого было ясно, что на этом он собирается завершить разбирательство, – как вы считаете, что произошло с мисс Ларсон?

Хороший вопрос, и весьма разумный. В самом деле, что с ней произошло? Если бы Фрэнки попросили прямо сейчас, в эту самую секунду, ответить, приложила ли она руку к смерти Гилли, эта ли рука, ее рука, столкнула Гилли в темную, бурлящую воду, – что бы она сказала? Фрэнки открыла рот, тут же закрыла его снова. Она не знала – запретила себе знать, а может, и в самом деле не имела понятия. И никогда не узнает наверняка, никогда не будет ни в чем уверена.

Она опустила взгляд.

– Увы, я не знаю. Я правда не могу вам сказать, что случилось с мисс Ларсон.

Фрэнки подняла голову и нисколько не удивилась, увидев, что Гилли стоит в дальнем конце зала со скрещенными на груди руками. Разгадать выражение ее лица не получалось – то ли потому, что стояла она слишком далеко, то ли по какой другой причине.

Выйдя из зала, Фрэнки сделала глубокий вдох.

Подмышки взмокли, перчатки пропитались потом, но она справилась. Ответила на все вопросы коронера, и теперь мучения остались позади. Официальный вердикт еще не вынесли, но и без того ясно, каким он будет. Это всего лишь вопрос времени.

– Мне ты ничего такого не рассказывала.

Фрэнки обернулась и с удивлением обнаружила позади себя Джек. Спустившись со свидетельской трибуны, она так спешила к двери – поскорее убраться из суда, поскорее вдохнуть свежего воздуха и свободы, – что совсем забыла о подруге. Сперва она боялась, что привлечет к себе ненужное внимание, вот так вылетев из зала, но, шагая по проходу, видела на лицах лишь сочувствие и понимание и оттого еще сильнее торопилась оказаться на улице.

В тоне Джек слышалось обвинение, но не злость. Лицо было печальным, она, похоже, не могла смириться с мыслью, что подруга утаила от нее нечто настолько серьезное.

– Я и понятия не имела, что у Гилли есть какие-то проблемы.

Снедаемая чувством вины, Фрэнки пожала плечами:

– Я и сама об этом не слишком задумывалась. Никогда не связывала одно с другим – с ее смертью, я имею в виду. Наверное, должна была, глупо с моей стороны.

– Нет, – поспешно возразила Джек, стиснув ее плечо. – Вовсе нет. Для тебя все это стало потрясением. Откуда тебе было знать, что у нее на уме?

По выражению ее лица Фрэнки угадала, о чем та думает.