Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии

В «Записках» Г.Р. Державина описан многозначный диалог с князем Вяземским в зале Сената, который они осматривали после ремонта и переустройства. Здесь та же тема разыграна с противоположным знаком. «Между прочими фигурами изображена была Истина нагая, и стоял тот барельеф к лицу сенаторов, присутствующих за столом… князь Вяземский, увидев обнаженную Истину, сказал экзекутору: «Вели ее, братец, несколько прикрыть». И подлинно, с тех пор стали прикрывать правду в правительстве…» [599] .

Мотив нагой и одетой Истины является в некотором отношении программным для всего искусства Нового времени – начиная с «Клеветы» Сандро Ботичелли, созданной как повторение легендарной картины Апеллеса. Если действительно, как полагал Б.Р. Виппер, это первая картина созданная не по заказу, а по внутреннему побуждению, то можно считать «Клевету» живописной декларацией тезиса об искусстве, как о сокрытии истины под пеленой вымысла. Все искусство раннего Нового времени живет этой мыслью.

Скорее всего, загадочная птица в Стеклярусном кабинете и не подразумевает какое-то одно значение, но представительствует от имени многих, предлагая зрителю своеобразную интеллектуальную игру, «остроумное … изобретение, которых мы подлинное значение проникать поставляем себе за удовольствие» [600] .

В Стеклярусном кабинете посредством сюжетов декоративных панно, колористической композиции, выразительности фактуры материалов развернуты самые разные темы, «от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышающиеся» [601] : Их можно с известной долей обобщения разделить на три области, соответствующих трем основным модусам Искусства. Высокий модус, связанный с идеалами гражданственности, раскрывается в теме обширности, величия и достоинства земли, находящейся под скипетром Екатерины. Средний, комедийный или басенный модус, связан пороками и несовершенствами человеческой натуры, с темой «природных качеств» человека. Третий – низкий, простой, пасторальный; в нем уместна тема чувствительной идиллической любви.

Одной из основных проблем, актуальных для художественной теории и практики XVIII века, была проблема взаимоотношений разума и сердца. «Сердце» в рассуждениях XVIII века – это область человеческих чувств, пяти чувств. Восприятие мира, а значит и искусства, посредством чувств без предводительства разума трактовалось как несовершенное, обманчивое, в союзе с разумом – как истинное. В Стеклярусном кабинете «изображено» воздействие на чувства зрителя: щебечут птицы, расточают ароматы мирты и розы, обещают вкусовые наслаждения плоды, изысканные сочетания цветов радуют зрение; необычные отделочные материалы вызывают желание прикоснуться. Все это в художественной концепции интерьера составляет область «наслаждений», «увеселений», которые при участии разумного восприятия обещают стать «полезными».

«Стены, текущи млеком и медом…». Янтарный кабинет Екатерининского дворца в Царском селе

Янтарная комната – один из самых известных интерьеров XVIII века. В нем господствует материал, тогда как сюжетный, то есть явно содержательный компонент сведен к минимуму. Тем не менее, «программа» этого интерьера тоже подразумевает воздействие на разум и чувства зрителя, опирается на «готовые слова» культуры.

Легенды окутывают Янтарную комнату буквально с момента возникновения. Кабинет еще и наполовину не был выполнен, а уже приобрел статус редкостной диковины, и Петр I задумал пополнить ею свою кунсткамеру. Вплоть до конца XIX века будет жить легенда о том, как Петр, якобы потрясенный необычностью Янтарной комнаты, выпросил ее у прусского монарха [602] . Потом историки выяснят, что не Петр выпросил, а Фридрих Вильгельм I преподнес Петру янтарный убор, лежавший в ту пору без дела, в качестве дипломатического дара. Причем прусский король, прославившийся невероятной скупостью, сумел «сконфузить русского монарха щедростью своего подарка» [603] . Петру I было отчего сконфузиться – даже необработанные кусочки янтаря весом свыше 75 г ценились на вес серебра [604] . В качестве ответного дара в Пруссию отправились пятьдесят пять рослых гренадеров, пополнивших Потсдамскую гвардию. Живучесть легенды об «унижении» Петра служит не столько характеристикой личности Петра, сколько доказательством красоты и великолепия «изделия», перед которым капитулировал могущественный русский монарх. И не он один.