Дворецкий в Белом (СИ)

— Просто включите их на то время, когда Рюдзи и Но были наверху.

Секретарь слушался, останавливая первое видео на крыше и запуская другое в отдельном окне. Перед всеми предстал фудкорт: всюду шныряли люди, кассиры улыбались, а табло показывали разную рекламу. Ничего не обычного в записи не было, пока со стороны входа не появился Рюдзи. Он подошёл к корту, задержался у стола, раздумывая сесть, но решил пойти дальше и подошёл к кассе, чтобы приобрести хот–доги.

— Подождите! — возмутился прокурор, — Это мог быть сообщник! Например, длинноволосый!

— Терпение, — отрезала Эри, снова указывая на экран.

На этот раз дыхание перехватило почти у всех.

Мужчина с длинным париком вошёл в корт с другого входа. Он посмотрел на парня за столом, немного постоял у дальнего стола и вышел. Долгое время он не появлялся на камерах.

— Это был… третий? — пытался парировать прокурор.

— Куда уж столько, — улыбнулась Эри.

Рюдзи на записи съел один хот–дог из трёх и посмотрел на остальные. Он долго озирался, ждал и быстро утомился. Когда он только подошёл к сумке, из угла снова выплыл мужчина с длинными волосами лёгкого сложения. Казалось, что он идёт на приличном расстоянии от студента, но столкновение произошло, и незнакомец отвёл парня на метр от рюкзака. Мужчина извинялся, спросил про колу, а позади, мимо сумки, быстрым шагом проплыла… седая старушка с широкой шляпкой.

Седая, сутулая и усталая, однако быстрая, как бывшая бегунья — пролетела, совсем не задержалась у сумки и ушла. Мужчина с длинными волосами закончил свою речь, студент, не глядя, закрыл сумку, и все разошлись, оставив будущего подсудимого одного. Тот посмотрел на уходящих людей, окинул взглядом потолок и направился к эскалатору.

Но, к тому времени, уже был убит.

— Что?! ЧТО?! — синхронно закричали зрители.

Два Рюдзи после киношных детективов не были бы каким–то удивлением для зевак, но длинноволосый парень с седой старушкой? Это было так броско и эпатажно, что судья очень долго кашлял, прежде чем постучать молотком.

— Кхм–кхм, тишина! — потребовал он, — Это… весьма веско. Мы приобщим это к делу.

— Не забудьте про чек, — почти усмехнулась Эри, — И к тому же показания продавца…

— Да, я приму это во внимание, — кивнул судья, — Подсудимый, есть ещё какие–то дополнения?

Рюдзи некоторое время сохранял молчание, будто снова хотел опустить глаза, но в последний момент он твёрдо сказал:

— Блокнот. Всё, что в нём было, записано в моём дневнике, но такого блокнота у меня никогда не было, тем более мой почерк немного другой. А на блокноте даже нет моих отпечатков, — он сузил глаза, — А ещё обратите внимание на слова убийцы. Разве они подходят к этой ситуации? Ах, и к слову… не стоит ли озаботиться тем, кого убийца собирался убить следующим?

Зал замолк окончательно. Никто не двигался, и, казалось, не дышал. Голос единовременно отнялся у всего: у птиц на дереве за окном, у судьи, что посмотрел на документы, у прокурора, который выпучил глаза в никуда и задержал дыхание, и у матери Но. Последняя будто очнулась — слова Рюдзи были так похожи на то, что иногда говорил её сын, объясняя ей что–то элементарное для него, и такое сложное для неё, будто бы призрак погибшего студента вселился в его друга, стремясь оправдать его.

Ори верила в такие глупые вещи.

— Что ж, — судья занес молоток, но не постучал им. Тишина в молчаливом зале не требовалась, — Вы говорите о последних словах, убийцы, верно?

— Не только, — сухо отчеканил Рюдзи, — Можете прочитать мой блокнот, последние слова Но тоже к нему не применимы.

Секретарь посмотрел на судью, тот кивает. Запись, что остановилась на крыше, запустилась снова.

Убийца и жертва мирно разговаривали, пока жертва не переменилась в лице. Но недолго смотрел на продолжающего говорить человека перед собой, потом вздохнул в сторону и показательно сплюнул. Его собеседник тут же остановился, наблюдая, как рука студента касается его плеча.

Показывается блокнот, текст которого видел только убитый, ведь предмет вернулся к преступнику. Но говорит что–то, рассказывает, доверчиво шагая навстречу смерти, к краю крыши, а преступник идёт за ним.

Его лицо странное, будто он злится и, при этом, предельно спокоен. Странная смесь ярости и безразличия, что казалась невозможной по логике, застыла на его лице.

— Не знаю, зачем тебе это, но я тебе, — последние слова, оборванные на последнем слове — финальный аккорд в жизни одного человека, конец его драмы.

Несколько звуков, и жертва летит вниз, а преступник отходит.

Шиничи, что сидел в зрительном зале, сморщился — ему всё ещё мерзко от этих кадров. Ненастоящий испуг, но пустые глаза, громкие извинения, но с улыбкой на лице — у убийцы точно проблемы с головой. Рюдзи бы кричал. Рюдзи бы молил. Рюдзи бы побежал вниз, пытаясь пусть и бесполезно, но помочь.

Нет, Рюдзи бы даже не толкнул или вовремя удержал бы за руку и поднял. Не зная парня, что был подсудимым, Шиничи был уверен в этом.

Казалось, что у убийцы нет цели, нет причины, но она была. «Как же тошно», — Шиничи прижал руку к губам, сдерживая подступающую рвоту: «Если я не поймаю тебя, я…».