Дворецкий в Белом (СИ)

Сюжет таков: на полу сидел мальчик с русыми волосами, поджав маленькие ноги под себя, а дрожащие руки сжав на грязных коленях, и плакал, обливаясь самыми горькими слезами. И они походили на настоящие столь же сильно, как и человеческие органы с огромными купюрами денег, испачканные в свежей крови, — эти предметы падали на обливающегося слезами мальчика, словно самый обычный дождь.

Казалось, инспектор слышал стонущий плач с этой картины.

— Продажа органов, — несдержанно пробурчал Шиничи. Страх пробрал даже его, но уверенный голос не колебался. — Значит, это завуч?

— Видимо.

Инспектор перелистнул страницу. Слева его встретил юный старик около пятидесяти лет, в позе мыслителя, а справа — графично выполненная гора трупов со вспоротыми животами. Их поразительное соответствие реальности, показанное в верных цветах и ровных формах, вызывало настолько сильный приступ тошноты, что Накамори махнул рукой, скидывая со стола ещё полную кружку прямо в сторону кансайца. К счастью, осколки не поранили парня, но пятно от кофе оказалось прямо на бедре.

Обычно Хейджи бы вспылил, так как Казуха только вчера постирала одежду после другого дела, но и его голова поплыла.

— Давайте следующую, пожалуйста, — страница перевернулась: слева — важный директор в вычурном кабинете, справа — рисунок целой кучи маленьких детей с полуопущенными лицами. Они стояли вровень, словно рота солдат, а их лица? Измученные зомби, которым не нужна сползающая кожа или пустые глазницы, — пустые детские глаза страшнее любой компьютерной графики или креативного костюма.

— Вероятно, этот пацан обличал грехи других людей.

— Да, похоже на то, — Шиничи взял дневник в свои руки с разрешения инспектора. На первых страницах были лишь преподаватели: кто любил грабить деньги, кто — обнажённых женщин, а кто — беспощадно пытать юных учеников.

Следом появились и небезгрешные ученики: вот некий пацан–брюнет, на листе которого лежал мёртвый мальчик с торчащим во лбу гвоздём. Вот какой–то шатен, который играл в покер в подпольном казино. А вот совсем низкий русоволосый мальчуган, который разбрасывался шприцами непонятного содержания.

В одном рисунке инспектор не сразу узнал Сагуру, — у него была другая причёска, странная фигура, и Ватсон имел совсем другой окрас.

— Похож на Хакубу, но другой.

— Кайто–кун сказал, что Сагуру–кун был в больнице весь год, пока там учился Шингу. Возможно, он нарисовал его по рассказу.

— Вероятно, — согласился Хейджи, хотя волновало его совсем не это, — но кого он избивает?

Мужчина пригляделся. Вдруг его пробрала дрожь.

— Муку–кун? Это разве не Муку–кун?

— Тот, у которого один из самых тяжёлых случаев? — встрепенулся Шиничи, странно махнув правой рукой. Пара лёгких папок слетели со стола даже от такого, но парень быстро их подобрал.

— Да. А где он, я его пропустил? — инспектор не листал тщательно: листов было прилично, и сначала искали на последних страницах. Так портрет похожего на Кайто парня нашёлся почти в самом конце.

Его второй рисунок был крайне необычным — на листе был изображён плачущий ангел.

— Это что должно означать? — горячая голова Хейджи долго размышляла над этим, — Муку был добрячком?

— Возможно. А может, в этом нужно искать некоторый смысл… Но дневник явно ценен! Ты молодец, что сохранил его, Хаттори.

— Я честно хотел его вернуть, просто… забывал, ха–ха… Да и я не знал, что там происходит…

Мужчина внимательно наблюдал за диалогом. Самые простые вопросы были важными, как никогда, потому, поднимаясь для сбора осколков, от которых свидетель отошёл, Накамори приступил к допросу:

— Где вы встретились?

— А, на улице. Я нашёл его в толпе. Он был очень испуган и потерян, потому я спросил, нужна ли ему помощь. Тогда он назвал адрес детского дома, и я отвёл его туда. По дороге и познакомились.

— Каким он был? Как говорил?

— Он выглядел нормальным. Даже кое–какие знакомые мне аниме смотрел. Если только, — Хейджи прижал руку к губам в задумчивом жесте, — смеялся странно. Фальшиво.

— Ясно, — убрав осколки с помощью совка, который он вчера забыл вместе с веником и обещанием убраться здесь, мужчина отошёл к мусорке в глубоких раздумьях. Последний и главный вопрос задал Шиничи:

— Хаттори, из–за чего вы поссорились?

Лицо кансайца обрело самые неожиданные краски. Может, удивление и вправду было совсем не в тему, но вместо печали лицо перекрыл стыд. Тот самый, который приходит, когда ссоришься из–за лопатки, не поделённой в песочнице, в обидных, но не оскорбительных прозвищах; или из-за общей знакомой девочки, хотя до серьёзной любви ещё расти и расти. Но всё действительно оказалось весьма прозаично, когда Хейджи вытащил из кармана бумагу и разложил, показывая рисунок.

В чертах маленькой девочки слабо различалась девушка, которую Шиничи знал, но неизменный конский хвост с бантиком оставался визитной карточкой Тоямы Казухи. Но каким был рисунок! такой влюблённый и чистый, словно у девочки вот–вот вырастут нимб и крылья, а потом она улетит далеко в небо, как ангел. Лучше всего были изображены сверкающие зелёные глаза.