Дворянин великого князя

— В твоем? — насмешливо переспросил Картымазов. — Даже Михайлов с его гордыней не смел считать этот лес своим. Вначале, правда, делал попытки выкурить их оттуда, но потом смирился. Как все в округе. Это Татий лес, Василий, — не твой. И так, видимо, будет, пока они сами не уйдут.

— А кто там командует?

— Некий Антип Русинов. За его голову государь наш, великий князь, назначил высокую награду, но уже пятый год как Антип здесь, а я как-то не встречал охотников получить эту награду. Нам, мелким дворянам, самим не справиться, а из Медыни слать людей на верную гибель не хотят, и правильно делают. У Антипа большой, сильный отряд, его люди знают здесь каждую кочку и каждую тропку — попробуй разыщи их в непроходимых топях Черного болота да в непролазной гуще Старого бора! — Картымазов помолчал. — Есть и другие причины — со временем сам поймешь. Мы их не трогаем, и они нас сильно не обижают, если не считать, что осенью собирают с каждого имения в округе дань хлебом, мясом, солью, мехами, вполне, впрочем, умеренную.

— Значит, пять лет вы покорно позволяете себя грабить?

Картымазов побагровел.

— Вот что, Василий, — ты еще очень юн и потому я тебя прощаю. Ты первый день в этих краях, а мы здесь жизнь прожили. Ты еще многого не понимаешь. Вот поживешь с годик, и коли жив будешь, мы с тобой об этом потолкуем.

Искорки гнева сверкали в глазах Картымазова.

Глупый мальчишка. Дерзок и самодоволен. Похлеще покойного Михайлова. Долго не проживет. А жалко. Что-то в нем есть…

Медведев улыбнулся.

— Ладно. Поживу с недельку, тогда и потолкуем. Глядишь, к тому времени и Татий лес опустеет…

Картымазов с досадой пожал плечами. Медведев переменил тему.

— Скажи, Федор Лукич, а из твоих людей никто вчера не пропал?

— Кроме дочери — никто.

— Значит, все люди твои и Филиппа как живые, так и мертвые, остались здесь?.

— Да, конечно. Мы бы сразу заметили, если б кого-то недоставало. А почему ты спрашиваешь?

— Те, кто на тебя напал, возвращались обратно мимо моего дома, когда я туда приехал. Меня они не видели, но я разглядел их хорошо. Один из них вез девушку, закутанную в покрывало.

Картымазов схватил Медведева за руку.

— Ты их видел? Они проехали мимо Березок?

Значит, переправились через Угру где-то в границах твоей земли и тем же путем вернулись. Я так и думал! Они повезли ее в Синий Лог и там спрячут. Рано утром я послал туда нашего священника, отца Дмитрия. Разумеется, ему сказали, что ничего не знают о ночном набеге, а войти за ворота не позволили, но он успел разглядеть во дворе нескольких раненых и уверен, что они были из числа нападавших. Я с минуты на минуту жду письма с условиями выкупа — это единственное объяснение ночного набега. Честно признаться — я сперва принял тебя за их гонца с письмом о выкупе…

— Это еще не все, — продолжал Медведев. — У ворот моего дома они оставили тело мертвого мужчины. Но он был убит гораздо раньше ударом сабли в спину.

— Вот как? — удивился Картымазов. — Это странно. Впрочем, они вполне могли бросить кого-то из своих. У Кожуха-Кроткого служит всякий сброд, возможно, и свели меж собой при случае какие-нибудь старые счеты…

Медведев задумался.

Что ж… Может, и так…

В доме раздался грохот и короткий женский крик. Внезапно резко распахнулась тяжелая дубовая дверь, с силой ударилась о стену и упала, сорвавшись с петель. На пороге появился молодой человек огромного роста и могучего телосложения. Он стоял, упираясь головой в притолоку, и казалось, хотел мощными руками раздвинуть тесную раму двери — рама затрещала, а на белом полотне, плотно обтягивающем его широкую грудь, стало быстро расплываться огромное кровавое пятно. Невидящими, воспаленными глазами он глядел в пространство, хрипло, тяжело дыша, и вдруг яростно крикнул голосом, от звука которого зазвенели серебряные кубки на столе:

— Коня мне! Коня!

И рухнул с крыльца.

Картымазов и Медведев едва успели подхватить тяжелое, бесчувственное тело; выбежали Василиса Петровна и Петр, бросились на помощь люди со двора, и человек пять с трудом отнесли раненого обратно в дом.

Через несколько минут вернулся угрюмый Картымазов.

— Нельзя отойти от Филиппа. Я боюсь за него. Рана нехорошая — пробита грудь. Петруша, — обратился он к сыну, — отыщи Аннину, если она вернулась, и скажи, чтобы шла к Филиппу.

Они подошли к дереву, у которого был привязан Малыш. Несмотря на массу забот, люди Картымазова не забыли покормить и напоить коня.

Медведев расстегнул один из многочисленных мешочков на своем поясе, достал оттуда небольшой, твердый шарик и протянул Картымазову.

— Разотри в порошок, сделай мазь на жиру и нанеси по краям раны. Это дал мне один грек — большой мастер по всем военным делам. Отменное средство при таких ранениях. На себе испытал. А что до моего покойника… Кем бы он ни был, я хочу схоронить его, как подобает. Не можешь ли ты прислать ко мне своего священника, о котором упоминал?