Дворянин Великого князя

В Диком поле, где было гораздо больше открытых степных пространств и меньше лесов, рубеж определяли засеки — широкие длинные полосы из высоких срубленных деревьев, привезенных сюда порой издалека и уложенных впритык один к одному и один на другой верхушками в сторону, откуда ожидался наезд неприятеля. Пересечь такую засеку большому отряду всадников очень тяжело, а вырубать в ней проход — значит, ожидать несколько часов и можно, чего доброго, дождаться патрульного сторожевого отряда, который встретит приезжих в узком проломе и всех перебьет, а если даже и удастся проехать незаметно, то на обратном пути трудно найти то место, где проход вырублен, а к тому времени там уж наверняка будет поджидать засада степных казаков, которые хоть формально и не служили Москве, будучи людьми вольными, но всегда и во всем ее поддерживали и охотно прикрывали границы княжества, довольствуясь в качестве оплаты беспошлинной добычей, отнятой у наездчиков (чаще всего татар), когда они появлялись, а если их долго не было и запасы кончались, приходилось самим перебираться на ту сторону и там точно таким же способом добывать себе все необходимое, как Бог пошлет.

Здесь же, согласно договорным грамотам, подписанным Великими князьями Московским и Литовским, рубежом княжеств служила извилистая и неширокая река Угра, протекающая в большинстве через густо поросшие лесом просторы, среди которых то там, то тут редкими пробелами выделялись поля и отвоеванные у леса островки поселений, чаще всего на берегу, где вода, заливные луга и условия для домашней птицы облегчали жизнь, причем рубеж этот был очень формальный и практически никем, кроме местных жителей, не охранялся.

Порубежная война то тлела, то полыхала здесь непрерывно, и ссоры соседей легко перерастали в серьезные военные столкновения, а великий князь Иван Васильевич и король Казимир буднично и привычно обменивались грамотами, где обвиняли друг друга в разбое, сообщали имена убитых, требовали поимки и наказания убийц, а главное — детально перечисляли все уничтоженное или расхищенное имущество и настаивали на возмещении убытков. Никто никого не ловил и не наказывал, никто никому ничего не возмещал, и жизнь шла своим чередом, а рубеж худо-бедно сохранялся в основном благодаря тому, что на восточном берегу Угры жили дворяне московские, а на западном — литовские, и не всегда они были врагами — вот, например, семьи Картымазовых и Бартеневых тесно дружили много лет и даже намеревались породниться.

— Подумать только — ведь через месяц мы собирались играть свадьбу Филиппа и Настеньки, — говорил Картымазов Медведеву, когда они садились в большую лодку, поскольку бурный весенний паводок сделал брод на границе их земель непроходимым. — Не дай Бог с ней что-нибудь случится, я отыщу негодяя Кожуха даже на краю света и собственноручно отрублю ему голову!

Они прощально помахали своим людям, которые повели их лошадей домой, с тем чтобы к ночи снова вернуться с ними и ожидать возвращения хозяев «из-за рубежа».

— У меня есть несколько мыслей по поводу твоей дочери, — сказал Медведев, с наслаждением гребя веслами.

— И что это за мысли?

— Последний раз я плыл на лодке лет шесть назад. Еще по Дону, — пояснил Медведев и продолжал: — Я думаю, мы сумеем точно узнать, там она или нет, где именно находится и как с ней обращаются. Я приеду к тебе завтра в полдень и все расскажу!

— Спасибо. Буду рад. Возьми чуть правее, вот так… Нас встречают.

Картымазов сидел на носу лодки лицом к берегу и сошел первым, а Медведев, поскольку он был на веслах, сидел к берегу спиной, и когда встал и повернулся, тут же застыл, как пораженный внезапным параличом, его глаза округлились, а челюсть отвисла.

На деревянных мостках, к которым причалила лодка, стоял Картымазов, а рядом с ним — девушка.

Да-да, конечно, та самая — только теперь на ней был не черный костюм, а голубой, тоже, впрочем, мужской, — бархатный, европейский, расшитый золотом, с кружевными манжетами на рукавах, с белоснежным узорчатым воротником, подчеркивающим ее ярко-голубые глаза и пышные светлые волосы, открывающим шею и едва заметную ложбинку между небольшими, но плотными холмиками юной груди, плотно обтянутой бархатом, с широким кожаным ремнем, сжимающим тонкую талию. Не было сегодня за ее спиной колчана с луком и стрелами, не было и сабли на поясе, но высокие ботфорты на каблуках по-прежнему сбивали с толку и придавали ей сходство с юношей.

А было ей на вид не больше семнадцати.

— Вот, Анница, позволь тебе представить того самого Василия Медведева, о котором мы с Филиппом тебе уже все уши прожужжали. А это, Вася, — Анница, дочь моего доброго друга Алексея Бартенева, младшая сестра Филиппа.

Медведев, стоя в лодке, неуклюже поклонился и чуть не выпал за борт, а потому поспешил выбраться на мостки.

Анница улыбнулась.

— Мы один раз случайно виделись на охоте, — сказала она Картымазову и повернула голову к Медведеву: — Как тебе тут у нас понравилось, Василий?

— Я в восторге, — искренне признался Медведев.