Дворянская дочь

— Так же плохо, как конфликт англичан и ирландцев, — сказал лорд Эндрю. — Но здесь есть надежда. В Таганрог скоро должна прибыть польская делегация. Я действую как посредник. Вы удивлены, не так ли? — перехватил он мой взгляд. — Я довольно хорошо перенял польский от матери, во всяком случае, говорю вполне сносно.

— У лорда Эндрю есть скрытые достоинства, — сказал Л-М.

Что-то такое, идущее от Веславских, приблизило лорда Эндрю ко мне. У него были волосы Стиви, его прямой нос. Я стала видеть в нем более юного, угловатого Стиви. Моя уверенность, что Стиви жив, росла.

Барон Нейссен снова присоединился к нам на следующий день. Я подозревала, что обоюдная неприязнь между ним и Стиви обусловлена не только политическими мотивами.

— Нейссен находит нашу четверку утомительной, — подтвердил мою догадку Л-М. — Не очистить ли ему поле деятельности? — спросил он, когда мы отъехали вперед.

— Пожалуйста, не надо. Я не готова к его ухаживаниям.

— Очень хорошо. Меня восхищает Нейссен, хотя я и люблю подтрунивать над ним. Я даже завидую ему.

— Завидуете?

— Да, потому что он способен на страсть и ненависть.

— Вы хотите того же?

— Это придает жизни полноту ощущения. Я понимала его слишком хорошо.

Тем временем Вера Кирилловна, быстро осудив бесстрастность Л-М, поощряла барона Нейссена как противоядие против Алексея. Мой план стать фронтовой сестрой она называла романтизмом. Я могла бы быть более полезной белым, утверждала она, в другом качестве. С этой целью она стала устраивать чаепития и приемы, на которых высказывала свое неодобрение фракционной борьбы в святом деле борьбы против большевизма. Только монархия могла объединить белых под единым началом. Разве не была я почти сестрой покойным дочерям нашего любимого царя? Тот, кто почитает меня, тот отдает дань почтения августейшим мученикам, тот создает почву для возрождения династии.

Когда я пыталась уклониться от общественных обязанностей, Вера Кирилловна говорила: „О, вы должны встретиться с генералом К., он был так предан князю, вашему отцу“, или „О, дорогое дитя, вы знаете, баронесса В. так восхищалась Анной Владимировной. Вы не можете отказаться сказать ей несколько слов“.

Для таких случаев Вера Кирилловна снабдила меня парой платьев, позаимствованных у дочери наших хозяев. С помощью Зинаиды — из нас только она умела рукодельничать — были отпороты провинциальные оборочки, и оба платья были ушиты в груди и в талии. Сначала я протестовала. Но наша полненькая обаятельная хозяйка навязала их мне со слезами на глазах. Денег за свое гостеприимство она тоже не приняла.

— Не надо, не надо, ваше высочество, — умоляла она, покраснев от смущения. — Если придут большевики, они все отберут. Если придется бежать — на все Божья воля, — зачем нам деньги? Надо радоваться тому, что у нас есть, радоваться, что пока есть чем делиться.

Я поблагодарила и обняла ее. От нее пахло лавандой и ладаном. Она была так же чистоплотна и аккуратна, как и ее хозяйство. Она и ее муж-купец были богобоязненны, честны, трудолюбивы. И это их, думала я, коммунистическая пропаганда объявила угнетателями народа, классовыми врагами.

Алексею потребовалось немного времени, чтобы оценить мое положение в Таганроге. По приезде его поселили в отеле „Европа“ как приглашенного Военным министерством. Я напрасно боялась за его хрупкую, ученую персону в этом военном городе. Благодаря его военным работам для царского правительства, он был приглашен в качестве консультанта по мощным взрывам. Он сам оплатил проезд на корабле себе и няне. Он даже предложил мне некоторую сумму, от которой я отказалась. Но я не могла отказаться от встречи с ним.

— Я вижу, что стал лишним, — сказал Алексей в конце нашего первого вечера, проведенного вместе, когда мы были одни — няня удалилась, сославшись на преклонный возраст и усталость. — Вы окружены кавалерами. С вами обращаются, как с принцессой. Вы делаете все, что пожелаете. А я — старый профессор, который приехал отравить вам веселье.

— Какое веселье, Алексей? — я теребила в руках салфетку, а он ходил маленькими быстрыми шагами вокруг обеденного стола, за которым мы только что сидели за чаем по русскому обычаю и беседовали с моими хозяевами и „свитой“, как выразился Алексей. Его упрек обжег меня. Я наслаждалась обществом кавалеров, духом свободы и приключений, забыв о нем. Но что касается моих общественных обязанностей...

— Мне не доставляет удовольствия разыгрывать роль, отведенную мне Верой Кирилловной. Это не только утомительно, но и болезненно.

— Она невыносима! Этот ваш родственник, с исторической двойной фамилией, он совсем другое дело, очень интеллигентный, чуткий, разумный. Что касается этого балтийского байронического барона, он не сводит с вас глаз. Позвольте спросить, Татьяна Петровна — я думаю, имею такое право, — вы разделяете его чувства?

Бедный Алексей, жертва ревности — такого неразумного чувства!

— Нет, нисколько. Нейссен — это лишь связующее звено с Татьяной Николаевной. Я ценю его преданность семье нашего покойного государя, преданность, которую свита Веры Кирилловны только и признает.