Дворянская дочь

— Но маленькие… Анастасия и Алексей? — к этому я не была готова.

— Все. Расстреляны, заколоты штыками, затем расчленены и сожжены.

— Нет, это невозможно, что вы такое говорите? — закричала я. Мне показалось, что я потеряла рассудок и снова обрела его, но это — чудовищно!

Я упала в кресло, сжав дрожащую голову руками. Няня взяла меня за плечи.

— Я знаю, что это звучит невероятно, но это правда, — сказал барон Нейссен. — После взятия Екатеринбурга Белой армией адмирала Колчака, я видел подвал в ипатьевском доме: кровь, пули, следы штыков. Я слышал, как латышский стрелок, один из команды убийц, рассказывал, как это было сделано. Их всех вместе собрали в подвале, нашего государя с царевичем на руках, Ее Величество, великих княжен, доктора Боткина, троих слуг и расстреляли без предупреждения. Остальные из свиты: князь Долгоруков, графиня Хендрикова, мадемуазель Шнейдер расстреляны в тюрьме, даже Нагорный — простой матрос. Условия в доме Ипатьева были варварские. Двери в комнатах великих княжен были сняты. Развратные и наглые охранники. Нагорного забрали от царевича. Они терпели такие унижения… И все же были тверды и стойки до конца.

Вот и Таник тоже соприкоснулась с этой, самой страшной, жизненной правдой.

— Няня, ты слышишь? — я подняла глаза. — Они убили Татьяну Николаевну и Алексея — больного мальчика, не достигшего и четырнадцати лет, и смешную Анастасию, и умную Ольгу, и добрую Марию, и нашего государя — моего крестного, и Александру Федоровну, и доктора Боткина, который заботился обо мне, когда я болела… Сначала они глумились над ними и унижали их, потом расстреляли, закололи штыками, расчленили и сожгли их… Ах, нет! — я дико оглядела подвал — это только очередной ночной кошмар, и когда я проснусь, здесь будет Борис Андреевич. Он объяснит, что случилось с тех пор, как я сбежала на дачу.

— Няня, — я обняла ее. — Где Борис Андреевич?

— Он ушел с Семеном два месяца назад да так и не вернулся.

— А папа? Папа мертв?

Няня погладила меня по волосам. — Да, душа моя. Большевики расстреляли его в Кронштадтской тюрьме на рассвете, это было 10 июля.

10 июля, всего за шесть дней до убийства государя и друга детства! Последняя складка завесы забвения отодвинулась.

— Мы похоронили папу здесь недалеко, под дубом, перед тем как высадились красные…

— Да, так все и было, — няня обняла меня, а меня била дрожь.

Так все и было, и невозможно что-нибудь изменить. Замученных и искалеченных нельзя снова сделать целыми и невредимыми. Мертвых не воскресить. Живущие должны нести свой ужасный груз воспоминаний, смотреть в лицо отвратительным видениям, должны вынести невыносимое. Жизненный экзамен надо выдержать до конца, даже если папа и Таник уже его выдержали.

Я долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец, сказала моему гостю:

— Спасибо, что привезли мне письмо Татьяны Николаевны, барон. Вы проделали весь путь от Екатеринбурга только для того, чтобы доставить его?

— Я являюсь курьером адмирала Колчака, Верховного правителя Сибири и генерала Деникина, который сейчас возглавляет бывшую Добровольческую Армию на юге. Я доставляю их послания в Архангельск, где англичане и американцы высадили несколько тысяч солдат, чтобы поддержать антибольшевистское правительство на севере. Генерал Деникин слышал от офицеров вашего отца, которые ускользнули и были переправлены в Швецию, что вы все еще, возможно, скрываетесь на даче. Видите, я не слишком отклонился от маршрута.

— Значит, настоящая гражданская война?

— Генерал Деникин ждет только подкрепления и поддержки союзников, чтобы начать наступление.

— А есть надежда, что большевиков сбросят? — в моей омраченной душе чуть-чуть посветлело.

— Надежда есть, княжна. Мы цепляемся за эту надежду.

Снова война, думала я, снова ненависть, снова ужас. Что могло из нее выйти, кроме ужаса и удесятерившейся ненависти? Все же человеческий дух не должен быть сломлен. Большевики недооценили его силы.

— Мы должны надеяться, — откликнулась я. — У нас нет выбора. Вы случайно ничего не слышали о генерале Майском — начальнике штаба моего отца?

— К сожалению, ничего, княжна.

— А мировая война? Она закончилась?

— Нет, насколько я знаю, но центральные силы на грани краха. Это дело нескольких месяцев, а может, и недель.

Он согласился остаться на даче до той поры, когда рана его начнет заживать и я смогу снять швы.

Пока барон Нейссен был у нас, Федор брал его лодку для своих таинственных ночных экспедиций, из которых он приносил винтовки, патронташи, мясные консервы, сухари, красноармейские шинели, ботинки. Молчаливый гигант не говорил, откуда эта добыча, но было и так ясно. Для Федора красные были такой же законной дичью, как зайцы или хорьки.

В отсутствие Федора барон Нейссен нес охрану. Он помог нам перебраться из неотапливаемого подвала главного дома в пустующий домик егеря в ближнем саду, том самом, где начался злополучный роман отца с Дианой.