Дворянская дочь

— О Господи, Боже мой, — молилась няня. — Я знаю, ты хочешь избавить мою княжну от горя большего, чем она может вынести, и я позабочусь о ее послушании твоей воле. Но мне семьдесят лет, и скоро у меня самой ум станет, как у ребенка. Кто же тогда присмотрит за ней, Боже?

Она верила, что Бог сделает все, что нужно в свое время. Позже няня говорила в своих подробных рассказах об этих «пропащих» месяцах. Но она просила Бога, чтобы он поспешил.

В середине октября Федор, как обычно, обходил окрестности, прежде чем завалить дверь подвала на ночь. Вернулся он не один, притащив с собой человека, которого поставил перед няней, чье превосходство ума он признавал безоговорочно.

— Я убил бы его, но только он заявил, что он белый и что ее высочество его знает, — заявил он спокойно.

— Даже если она и знает, то может не вспомнить, — сказала няня. — Кто вы? — спросила она незнакомца.

— Лейтенант флота барон Нейссен, бывший мичман императорской яхты «Штандарт». Теперь я в Белой гвардии. Я принес Татьяне Петровне письмо от покойной княжны Татьяны Николаевны.

— Как покойной? Великая княжна умерла???

— Да. Убита большевиками. Вместе с нашим государем и его семьей.

— Господи, Боже мой, какой ужас! — Няня перекрестилась. — Когда моя княжна услышит, она может потерять последний рассудок, который у нее остался. Но если это воля Божья… Добро пожаловать, ваше благородие. Дай его благородию что-нибудь поесть и попить, пока я схожу за княжной.

Она отступила за занавеску, где я дремала.

— Белый офицер пришел, голубка моя, принес известия от великой княжны Татьяны Николаевны.

— Татьяны Николаевны? — вскинулась я.

Я вспомнила наш танцкласс в Зимнем, как будто это было вчера. Посмотрев на свое грубое ситцевое платье, выцветшее и полинялое от постоянной стирки в дождевой воде, я изумилась — как могла я опуститься до такого состояния?

— Подай мне мои туфли, — сказала я.

Няня поспешно протянула мне единственную пару.

Пригладив волосы, заплетенные в косы, я отдернула занавеску.

Из-за стола поднялся небритый молодой человек в драной морской форме, на голове у него была забрызганная грязью повязка, а его светлые усы давно нуждались в стрижке. Он по-военному щелкнул каблуками и склонился к моей руке.

— Садитесь пожалуйста, — обратилась я к нему по-английски и села за стол, положив руки на колени и скрестив ноги, как меня учили.

— Я надеялся, княжна, что вы помните меня, — он представился, — я был на вашем выпускном балу в 1914 году.

Барон Нейссен не был ничем замечателен. Будучи родом из старинной балтийской семьи, широко известной в императорском флоте, он был назначен на «Штандарт» за хороший английский язык и манеры.

— Возможно, вы не узнаете меня из-за этой повязки, — продолжал он. — Боюсь, плохи мои дела, и врача найти невозможно.

Я внимательно осмотрела повязку.

— Как вы повредили голову?

— Прятался под водой от большевистского патруля, и край лопасти винта задел мне голову. Все это не так важно, княжна. Я принес вам письмо от…

— Не теперь, — я сосредоточилась на повязке. — Мне нужны ножницы, спирт, стерильная марля…

Няня уставилась на меня, потом перекрестилась, бормоча какую-то молитву.

— А где я все это возьму, родная моя?

Я поняла всю абсурдность своей просьбы.

— Тогда хоть принесите воды и чистую одежду.

Я размачивала заляпанную грязью повязку, пока она не снялась. Приказав Федору держать свечу, я повернула голову раненого к свету.

— Порез глубокий. Его следовало бы продезинфицировать и наложить швы. Няня, где мы?

— В подвале дачи Силомирских, душа моя. Мы прячемся здесь от большевиков.

— Потом, потом. Дай мне подумать. Дача… Здесь у нас был дом для выздоравливающих солдат, и значит, есть аптека. Там должны быть медицинские припасы. Пойдем посмотрим.

Несмотря на протесты няни, я пошла, Федор освещал мне дорогу. Мы довольно долго блуждали по этому призрачному, безлюдному дому. Некоторые комнаты были волнующе знакомы, как будто я уже посещала их в прошлой жизни. Здесь я спала, когда была ребенком, с плюшевым мишкой в руках. Там, семнадцатилетней влюбленной девушкой я слушала плеск воды в заливе. Влюбленной в кого? И когда это было?

Тупая головная боль стала возвращаться ко мне. Я быстро нашла аптеку на первом этаже. В подвал я вернулась со всем необходимым в эмалированном тазу. Федор держал свечу, пока я чистила и зашивала рану пальцами, не забывшими свое прежнее мастерство. Затем, утомленная всем происшедшим, я сказала барону Нейссену, что выслушаю его новости завтра, и легла спать.

Всю ночь я беспокойно металась, пытаясь стряхнуть завесу забвения, все еще затуманивающую мой мозг. На рассвете я, наконец, заснула и перед тем, как проснуться, вспомнила все, включая последнее свидание с Алексеем, предупреждение беспризорного мальчишки, переход на лодке к бухте. Но как я ни морщила лоб, ни трясла головой — все, что случилось на берегу, и как я в конце концов оказалась в этом подвале — все было за пределами моего сознания.