Дворянская дочь

— Нет, вы не падали с лошади, Татьяна Петровна, вас ударили прикладом винтовки по затылку. Семен убил красного, ранившего вас. Наши люди ускользнули. Федор перенес вас в подвал вашей виллы. Семен тоже здесь. Мы спрячемся в подвале до той поры, пока не сможем выбраться отсюда. Вы понимаете, что я говорю, Татьяна Петровна?

— Я не хочу уезжать. Я хочу дождаться папу.

— Татьяна Петровна, — Борис Андреевич сжал рукой мое плечо. — Ваш отец мертв, он расстрелян большевиками. Мы похоронили его на ваших глазах. Вы не маленькая девочка, вам двадцать один. Вы пережили сильное потрясение, вас ударили по голове, но сейчас вы должны вернуться к реальности.

— Если Господь в своей милости хочет оставить нашу княжну в неведении о смерти отца, — сказала няня, — то кто мы такие, чтобы знать как лучше для нее, ваше превосходительство? Он прояснит ум так же, как Он его затуманил, когда сочтет нужным.

Семен занялся устройством своего нового хозяина. Простыни и постели принесли сверху, в кладовой нашелся запас консервов, а в баке — дождевая вода. Меня отделили занавеской от мужской половины. Дверь в подвал переделали так, чтобы она открывалась только изнутри, после чего замаскировали ее ящиками и бочками. Семен и Федор поочередно несли караул на колокольне виллы, и теперь каждый, кто захотел бы приблизиться к усадьбе сушей или морем, мог быть замечен.

День прошел спокойно, но когда начало смеркаться, Федор сообщил, что к нашей пристани направляется катер со стороны Кронштадта. Генерал Майский устроился рядом со мной, готовый в любой момент предотвратить что-нибудь необдуманное с моей стороны. Няня сказала мне, что бандиты напали на виллу, и мы должны сидеть очень тихо.

Когда топот ног и звук голосов прямо над нами затихли, генерал Майский сказал:

— Татьяна Петровна, это была не игра. Это были красные, которые нас искали. Они убили вашего отца, и они убьют вас, если мы не будем владеть собой.

— Это неправда. Папа скоро вернется домой!

— О Боже! — простонал Майский. — И негде взять доктора! Однако я видел много случаев контузии с потерей памяти на фронте, тут ничто не поможет, кроме отдыха.

Больше месяца я пролежала больная в подвале на полу. Боль и тошнота понемногу отступали, и однажды генерал Майский сказал, что свежий воздух поставит меня на ноги скорее, чем все другие средства. Пока Семен караулил на колокольне, а генерал Майский стоял на страже, Федор выносил меня в наш запущенный теперь сад, где дикие заросли ежевики и трав скрывали меня. Он принимал мое детское состояние как должное, как, впрочем, и няня с Семеном. Только образованный генерал Майский упорно пытался вернуть мне память. Но всякий раз, стоило ему только дотронуться до меня, я визжала как резаная.

В моих кошмарах меня преследовал человек с монголоидными чертами лица Бедлова, но с усами и клыками моржа.

Я будто бежала по городу, который был одновременно и Варшавой, и Петроградом, пока не увидела ученого господина, идущего впереди меня маленькими быстрыми шагами.

— Алексей, — звала я. — Это я, Таня!

Он оборачивался. Но это был не Алексей Хольвег, это был Бедлов-морж. Я бросалась от него в просторный зал, заполненный по одну сторону дамами в украшенных драгоценностями кокошниках, а по другую — придворными в белых рейтузах и алых кафтанах. Двери открывались, и из них выходил царь в мантии желтого бархата с горностаями, неся скипетр и державу. Я вся светилась радостью и благоговением. Наконец-то я была в безопасности. Но когда, поднявшись из реверанса, я посмотрела в лицо моего государя, передо мной было не доброе и красивое лицо моего царя, моего крестного отца, а желтые клыки Бедлова-моржа.

В конце августа, Борис Майский решил отправиться в Петроград, чтобы организовать наш побег. Все наши моторные лодки были конфискованы, но он нашел один худой ялик, который отремонтировал с помощью Семена. Генерал отпустил усы и бороду, скрывающие его лицо, а в лодочном сарае нашлась пыльная одежда моряка.

Я подала Борису Андреевичу руку для поцелуя, как вежливая маленькая принцесса, и он надолго склонился над ней.

— Если с нами что-нибудь случиться, храни вас Бог, Татьяна Петровна!

Борис Майский и Семен не вернулись. Прошло две недели, и няня, потеряв всякую надежду на их возвращение, перестала их ждать.

Так прошел сентябрь. В октябре сильно похолодало. Запас консервов иссяк. Федор собирал ягоды и орехи, охотился и ловил рыбу. Чтобы сберечь патроны, а заодно и не делать шума, он смастерил лук и стрелы. Диких уток, которых он стрелял, мы жарили на камнях, развеивая дым, чтобы не выдать своего присутствия. Федор рубил дрова к предстоящей зиме. Из стеганого одеяла и занавеси няня сшила зимнюю одежду. Она давала мне легкую работу по хозяйству.

Смутные видения, угнетающие мое сознание, такие же отвратительные, как воспоминания о мертвом теле на мне, терзали меня. Стараясь разогнать это наваждение, я страшно боялась, что не узнаю саму себя полностью, и впадала в какое-то оцепенение.