Дворянство. Том 2 (СИ)

— Это хорошо. Помимо «охраны тела» мне понадобится мощь, дабы карать врагов. Я приказываю тебе, когда будет на то возможность, собрать и обучить роту пехоты, а затем взять ее под командование. Они станут первым отрядом моего войска, избранными и наилучшими. Если справишься, и когда будет на то возможность, я вознагражу тебя по заслугам.

— Ваша… ваша…

Кажется, браконьер попросту забыл или не знал, как положено обращаться к императорам. Он лишь молча склонился в новом поклоне, существенно ниже и дольше, чем до того.

— Раньян, Хель. Встаньте передо мной, — попросил мальчик, именно попросил, не приказал. Затем оглянулся с некоторой растерянностью. — Мне… нужен меч.

— Возьмите, Ваше Величество, — Бьярн подал ему длинный кинжал, который вполне можно было счесть коротким мечом. В самый раз по невеликим силам Артиго.

— На колени, — теперь уже приказал юный император.

Елена подставила плечо бретеру, чтобы тот мог опереться. Стиснув зубы, Раньян подогнул одну непослушную ногу, затем другую. Женщина последовала за ним, решив, что коль начали, то и бог с ним, доиграем до финала. Главным образом ради бретера. Кроме того… она призналась сама себе, что представление увлекает не на шутку, в первую очередь за счет отношения всех участников. Артиго вел себя как настоящий монарх, только маленький, не духом, но телом, будто в его власти одаривать милостями сподвижников. Те же, в свою очередь, принимали голые слова за чистую монету, будто им раздавали настоящие титулы и привилегии.

Хм…

А почему нет, собственно? Она припомнила свои же слова, которые искренне произносила совсем недавно. Попробовала оценить происходящее взглядом аборигена, для которого «человек чести» не пустой звук, но буквально другая порода людей. А император — не тот, кому повезло родиться в правильной семье, выиграть гонку нескольких миллионов сперматозоидов к яйцеклетке, а в прямом смысле — отмеченный Господом.

Ни хрена себе! — полоснула короткая и очевидная мысль. Они же не играют! Не выполняют какой-то специфический ритуал, а проживают все это. Для них происходящее столь же серьезно, как для женщины с земли — физика и, скажем, законы исторического развития.

— Раньян, бретер, по прозвищу Чума, — звучно провозгласил мальчик. — Ты сражался за меня и проливал свою кровь. Ты был готов умереть за меня и едва не погиб. За это дарую тебе высшую награду, что мне доступна. Ты преклонил колени как человек, лишенный положения и дворянского достоинства. Но поднимешься моим фамильяром. Отныне имя твое Раньян су Готдуа, и ты — Рука, что карает.

Елена понятия не имела, как переводится «су», такую приставку она еще не встречала. Но судя по бледным лицам спутников и торжественному голосу маленького императора, это было что-то невероятное, круче любых титулов и пожалований, даже одежды с императорского плеча. Раньян молча опустил голову с неровной щетиной отраставших волос.

— Хель, писец, лекарь и воительница, — обратился уже к ней Артиго. — Ты сражалась за меня. Ты не бежала от смерти, что казалась неминуемой. За это я вознаграждаю тебя. Ты преклонила колени как человек без прошлого и дворянского достоинства. Но поднимешься моим фамильяром. Отныне имя твое Хелинда су Готдуа, и ты — Рука, что исцеляет.

Держа меч-кинжал обеими руками, с трудом удерживая клинок ровно, мальчик-император поочередно коснулся острием лбов Раньяна и Елены, так, чтобы слегка оцарапать кожу, выпустив капельку крови, немедленно смытой дождем.

— А теперь встаньте.

Они повиновались, Елена, то есть Хелинда су Готдуа (что бы это ни значило), снова помогла бретеру. Прочие не двинулись с места, будто происходящее было настоящим таинством, связывающим троих удивительными узами.

— Отныне вы стоите предо мной выше владык мира сего, выше королей и герцогов, — строго пояснил маленький правитель. — Потому что титулы и семейные узы не выбирают, они достаются по праву рождения и Божьим попущением. Вы же связали свои жизни с моей по собственной воле. Теперь ваши слова, это мои слова. Ваши деяния — мои деяния. Там, где лягут ваши головы, должно быть, окажется и моя…

Артиго запнулся, и Елена закончила про себя: «или наоборот».

Раньян приложил руку к сердцу и вымолвил с бесконечным уважением:

— Мой повелитель…

И, кажется, на этом слова у бретера закончились. Раньян попросту не знал, что сказать. Елена по-прежнему не воспринимала представление всерьез… но видела, что для остальных все происшедшее имеет такую же силу, как если бы каждый из них получил настоящую грамоту со всеми печатями. Монарх пообещал, а слово монарха превыше всего, ведь его слышит сам бог. И Елена решила, что, почему бы и нет? В конце концов, она же сценарист, автор лучших пьес в этом мире. Так… что бы такого сказать, достойно завершая сцену… Чтобы не стыдно было запомнить хронисту Гавалю цин что-то-то там. Запомнить и рассказать людям, как летописцу прошлого и будущего.

Женщина кашлянула, прочищая горло, и вымолвила, отчетливо, со значением проговаривая каждый слог: