Дворянство. Том 2 (СИ)

Итак, еще зимой, как раз незадолго до прибытия в город странников, была введена так называемая «винная монополия». Выглядела она своеобразно: внутри городских стен облагалось специальным сбором все, что крепче пива, а вот питейный доход за стенами «покуда видит здоровый глаз высокого и пешего мужчины» сразу и полностью конфисковывался в городскую (то есть графскую) казну с отделением королевской «пятины». Народ быстро навострился обходить суровую норму — за считанные дни алкоголь в загородных трущобах вообще престал продаваться, теперь его честно, искренне, от всей души меняли. Меняли, как легко понять, на те самые пряники. Комок теста (разумеется, по соответствующей цене) — кружка вина или чарка водки. С этим пытались бороться через цеховые нормы цены и качества хлеба, но без особого энтузиазма.

Покосившись, не подслушивают ли, Марьядек наклонился ближе и чуть ли не шепотом сообщил о слухах, дескать, готовится нечто такое, от чего живые позавидуют мертвым, а недавнее прижималово с мельницами покажется детским забиванием крыс. Городская чернь живет как на иголках, справедливо предполагая, что любые перемены ей несут лишь зло. Но и более обеспеченные слои тоже ощутимо напряглись. Елена тут же вспомнила давний уже разговор тайного эмиссара с Ульпианом насчет имущественного ценза и штрафов, но решила этим воспоминанием не делиться. Одно дело — слух, причем общераспространенный, другое — конкретное событие, которому лучше бы оставаться неизвестным. Тем более не факт, что слух касался именно этого, судя по всему, фантазии короля и графов относительно того, где бы еще взять денег, перешли в режим вольного и ничем не ограниченного творчества.

После трактира путь ее лег в сторону швейной артели. Здесь, как и ожидалось, все прошло строго и профессионально. Окончательная примерка, нашивка тонкого декора и прочие завершающие мероприятия. Елена оценила результат и решила, что он стоит потраченных денег (к тому же не своих). Оставалось лишь продемонстрировать платье народу, желательно не вызвав скандал.

А надо ли мне это? — задалась она трезвым вопросом, глядя на деревянный «болван» с платьем. Прием, служанка, баронесса, дворяне… Базар житейской суеты — все вокруг, весь этот город. Да и весь мир впридачу.

Надо ли? Ну, а почему бы и нет?

Договорившись со швеями о доставке и пообещав рассказывать о замечательной артели «граду и миру», Елена тяжко вздохнула и отправилась в самый неприятный пункт назначения из намеченных сегодня.

* * *

— Разговаривайте, я пойду, — поставила в известность серая капитанша проституток и ушла, стуча по лесенке деревянными гвоздиками на подошвах. В подвале стало тихо, лишь потрескивали сальные свечи, да капало в углу.

Елена внимательно посмотрела на человека, сидевшего напротив.

Повитухам следует быть пожилыми, но возраст этой женщины Елена определить не могла. Немолодая, но старухой вроде бы не назвать. Сбивал с толку ярко выраженный анорексичный облик. Кости черепа так сильно выступали под желтоватой кожей, что казалось — вот-вот прорвутся наружу. Запавшие щеки оттягивали краешки губ настолько, что рот все время был приоткрыт, демонстрируя кривую полоску зубов. Нос торчал острым клинком, а глаза как будто усохли, перекатываясь в орбитах. С волосами дело обстояло не лучше, они выбивались из-под чепчика редкими прядями, больше смахивающими на паклю. Судя по тому, как свободно висело платье, ниже шеи дела обстояли ничуть не лучше.

Самоходный скелет, опасливо подумала Елена. Не помрет ли это чудо голодания прямо тут, за столом? В общем зрелище было устрашающим, и лекарке пришлось напрячься, чтобы не вздрогнуть от неприятия.

— Чавось? — спросила анорексичка. Голос у нее был под стать сложению, высокий и противный, как треск сучка под топором.

— Как твое имя?

— А нетути, — хмыкнула тощая. — Забыли дать.

— Да брось, — скривилась Елена. — Можешь ведь нормально говорить. Ты же городская.

— Могу, — женщина спорить не стала. — Да не хочу. Мне так ловчее да приятственнее.

— Как скажешь, — пожала плечами Елена. — Есть дело. Думаю, ты уже знаешь.

— Знаю, — опять же не стала отпираться худосочная тетка. — Семь золотых мерков.

— Неплохо, — двинула бровью Елена. — Больше сотни коп. Что ж вам всем так эта сотня далась… А чего сразу не десять золотых? Красивое число.

— Не, ты не поняла, — уточнила повитуха. — Не «солдатских», а «хороших», по двадцать четыре копы. Итого полторы сотни.

— Сто шестьдесят восемь, — машинально поправила Елена. Она чувствовала даже какое-то удовлетворение. Здесь, по крайней мере, все понятно сразу.

— Передай хозяевам мои наилучшие пожелания.

Она встала, не чинясь и не играя. В отличие от позорного торга за Витору сейчас у лекарки не было красной пелены перед глазами, лишь спокойствие и деловитая мысль — к кому же теперь обратиться?

— Эй-эй, — чуть заволновалась повитуха. — А дело как же?

Елена молча и безразлично махнула рукой, ленясь тратить время на пустые слова.

— Да ладно! — сделала попытку тощая. — То для тебя не деньги!

Елена уже поднималась по скрипучей лестнице, когда в спину ей прилетело: