Дворцовые интриги на Руси

Более определенной в этом вопросе оказалась позиция киевского духовенства. Оно решительно выступило в защиту Василька. Из замечания летописи, что к Святополку обратились игумены, можно сделать вывод, что инициатором этой акции протеста был игумен Михайловского Выдубицкого монастыря. В пользу этого может свидетельствовать то, что Василько местом своих киевских молений избрал именно этот монастырь.

Казалось, Святополк склонялся к удовлетворению просьб своего боярского окружения и игуменов, но снова вмешался Давид и еще раз «смял ум» великого князя. «Если не хочешь умертвить Василька, — сказал Давид, — то хотя бы ослепи. Если же и ослепить боишься, то дай это сделать мне». При этом волынский князь заявил, что Василько в киевском заточении может представлять для Святополка большую опасность. «Вспомни, княже, чем кончилось для твоего отца Изяслава киевское заточение Всеслава».

Рис. 24. Ослепление Василька Теребовльского торчином Берендеем

Последний аргумент оказался решающим. Святополк, разумеется, вспомнил, что невольник Всеслав был одной из причин утери его отцом великокняжеского престола в 1068 г., и подобная перспектива его не вдохновляла. Он уступил настояниям Давида и согласился отдать Василька в его руки. При этом, вероятно, все же предостерег его от убийства теребовльского князя.

Дальнейшие события разворачивались с невероятной быстротой, словно промедление с расправой над Васильком действительно представляло угрозу княжескому благополучию и Святополка, и Давида.

Рис. 25. Василько Теребовльский в Здвижене

Ночью, чтобы никто не видел, сторонники Давида перевезли окованного Василька в Белгород и поместили его в избу[103]. Входя в помещение, князь обратил внимание на то, что там находится человек, которого летопись называет торчином, и острит нож. Молнией пронеслась в голове Василька мысль, что его хотят ослепить, и он начал просить пощады. С мольбою он обратился к Богу: «Господи, услыши правду мою». Вскоре в избу вошли Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитрий, конюх Давида. Энергичными движениями они разостлали на полу ковер, схватили Василька и хотели его свалить на землю. Однако и окованный князь оказал им сопротивление. Втроем они не могли справиться с ним, но подоспела подмога, и Василько все же оказался на земле. Затем его по шею закатали в ковер, сняли с печи две доски, положили их на грудь князя и сели на них с двух сторон. После этого торчин, которого летопись именует Беренди, приступил к исполнению своего черного дела. Пытаясь вынуть ножом глаз, он сначала промахнулся и порезал лицо князю, но затем справился с волнением и хладнокровно вынул оба глаза. Василько потерял сознание и лежал, согласно замечанию летописца, «яко мертв».

Прервем на некоторое время последовательное повествование и постараемся ответить на вопрос, не скрываются ли за этой необычной для Руси конца XI в. расправой над князем, кроме Давида и Святополка, еще и другие действующие лица. В свое время В. Васильевский, а затем и И. Будовниц[104] полагали, что тут не обошлось без участия коварных византийцев, которые широко практиковали ослепление бунтовщиков.

Находясь в заключении у Давида Игоревича, Василько доверительно рассказал попу Василию о своих неосуществленных планах с помощью наемных дружин берендеев, печенегов и торков предпринять походы на Польшу и дунайские владения Византии. Византийцы могли быть осведомлены об этих замыслах Василька, в бесстрашии которого они уже имели возможность убедиться в 1091 г., когда он спасал империю от печенегов и учинил над ними страшную расправу под Константинополем.

Сказанное совершенно естественно ставит вопрос: не было ли замешано в ослеплении Василька византийское правительство, которому болгарские планы русского князя должны были внушать опасения? И. Будовниц пишет, что «византийские агенты могли заинтересовать Давида Игоревича перспективой получения принадлежавших Ростиславичам Червенских городов, которых он действительно домогался после ослепления Василька, а Святополка, известного своим корыстолюбием, — подкупить богатыми дарами».

Так ли было на самом деле, сказать сложно. Предположение больше эмоциональное, чем рациональное. Не исключено, что к концу XI в. византийской изощренностью в казнях овладели и русские. Как бы то ни было, кровь Василька прежде всего лежит на совести Давида и Святополка.